Архимандрит Арсений (Папачок): «По сути, у диавола нет силы»

19 июля 2011 года в возрасте 96 лет в своей келлии в монастыре Текиргел скончался румынский старец архимандрит Арсений (Папачок)

«Этот румынский лапоть в жертве родился и жертвует собой сейчас!»

Неподалеку от моря, омываемый ленивыми волнами залива Текиргьол, располагается курорт, прославившийся своими целебными силами. Здесь столетиями поправляли здоровье воины далекого Рима и османы Саид-паши, обмазывая грязью руки, покалеченные в боях. Почти 70 лет тому назад Патриарх Иустиниан решил воздвигнуть на этом курорте монастырь, чтобы служители Божии могли залечивать здесь свои телесные болезни. Предстоятель румынского Православия решил затем перевести сюда такого смиренного монаха, который своей колоссальной духовной силой будет обращать телесные исцеления в Текиргьоле в исцеления духовные и душевные.

Кто подходил к отцу Арсению, тому не забыть ясного взора его голубых глаз, в которых словно небо сходится с морем, и его маленькой, легкой и подвижной фигурки. Батюшка всегда был полон колоссальной энергии, которая выплескивалась в его быстрых движениях, несмотря на 96-летний возраст старца.

Что-то светлое и едва уловимое исходило от него. Речь перемежалась веселым смешком, а молчание скрашивалось улыбкой. Седая борода, длинная и величественная, как нельзя лучше говорила о его возрасте высшей мудрости. Тем не менее батюшка парадоксальным образом продолжал оставаться совсем молодым. Каждый раз, когда я видел его, он мне говорил, что «если в молодости не будет тучи старости, в старости не будет луча молодости».

У «Арсения Великого», как назвал его отец Иоанн Буга, величайший, может быть, портретист румынских духовников, такая душа, какую редко встретишь у смертных. Спаянный в горниле страданий из белого и чистого сплава любви, не меняющегося с годами, он и в старости продолжал оставаться мягким, как перышко, и острым, как сталь.

Батюшку невозможно отделить от прошлого нашей земли, он словно сросся с ним. После пламенных слов о небесной любви, после молитвенных воззваний и увещаний к смирению он всегда найдет повод рассказать тебе о кресте румынского народа, о его вековечных лишениях, и особенно — о нашем призвании и предназначении пред Богом:

— Я так оптимистично настроен в том, что касается возрождения румынского народа, что у меня просто сердце захватывает, я даже говорить не могу. Этот румынский лапоть в жертве родился и жертвует собой сейчас! Этот возродит румынский народ.

Великий духовник, который, прежде чем обличать, вбирает в себя душу духовного чада, отец Арсений перебирал его болезни и страсти, пока, исполнившись радости, не сможет разрешить от грехов преклонившего перед ним колени и отпустить его для отпущения грехов свыше. Поэтому к его епитрахили прибегали сотни тысяч румын — за советом и словом назидания, превращая небольшой приморский курорт из здравницы в незримую цитадель Духа.

Монастырь Текиргьол

Младенец из пастушьего рая

Отец Арсений появился на свет в степях Бэрэган, где беспрепятственно носятся суровые ветры, летом печет солнце, а зимой трещат лютые морозы. В былые времена тут был рай для пастухов, они спускались с гор, чтобы здесь, на бескрайних просторах, где не рыщут дикие звери, пасти своих овечек. Это делал и Мирча Папачок, его дед, гордый и богатый армын, переселившийся сюда аж из Македонии. Он вел с собой стадо из нескольких тысяч овец. Когда он явился вместе с ними, один мелкопоместный дворянин у Слободзеи якобы предложил ему забрать и его овец и даже подогнал их к его стаду.

— А сколько их у тебя? — свысока спросил его Мирча Папачок.

— Ну, где-то около 70, — якобы ответил ему боярин.

— Да у меня одних собак 70! — гордо отрезал наш армын.

Родился будущий отец Арсений 15 августа 1914 года, в самый день праздника Успения Пресвятой Богородицы, и в Крещении получил имя Ангел, имя небесное, словно предвозвещавшее тот чин, которому он отдаст всю свою жизнь без остатка. Впрочем, он испытывал влечение ко Христу с самого начала, с детских лет, и поражал окружающих своей мягкостью и любовью.

Однажды мальчишки из соседнего села зверски отхлестали его ветками акации, покрытыми острыми колючками, которые в кровь изодрали ему ноги. Маленький Ангел хотел сначала сказать об этом отцу.

— Он обладал властью над шестью селами, поскольку был санитарным инспектором. Но я сказал себе: «Нет, не буду говорить: он их поколотит, а это не понравится Богу. Лучше буду терпеть».

Отец Арсений всю жизнь отличался любящим прощением. Не только проповедовал прощение, но и щедро раздаривал его всем, кто ему встречался. В молодости он прошел через тяжелое испытание: его брата убили. Когда, наконец, убийца был пойман, у Ангела появилась возможность отомстить ему, но вместо того, чтобы поднять на него руку и ударить, он его простил. И даже сказал убийце:

— Можешь быть спокоен, тебе ничего не будет. Абсолютно! Я сам поставлю у твоих ворот охрану, чтобы тебя никто и пальцем не тронул.

Спустя годы он будет увещевать своих учеников, что «месть не решает ничего. Нам надо любить своих врагов. Это не утопия, ведь Бог наделил нас священной сердечностью именно для того, чтобы между людьми образовывалась капелька любви». Но, чтобы возделывать в душе такую добродетель, надо обладать не только колоссальной силой самопожертвования, но и железной волей, которая развязывала бы узлы на завязках сердца, так чтобы в нем стала виднеться бесконечность Божества.

Любовь ко Христу

Чистая душа отца Арсения мечтала о стране, «гордой, как солнце на небе». Он всегда верил в возрождение румынской нации. Может, этот национальный идеал и побудил его записаться в легионерское движение, и во времена правления Антонеску он даже стал руководителем уездного отделения этого движения, а затем и главой села Зэрнешть Брашовского уезда.

Ангел Папачок при первом аресте

Времена тогда были смутные, и многие люди пострадали из-за своего чистосердечия. Ангел тоже дорого заплатит за этот этап своей жизни: сначала двумя годами тюрьмы в городе Меркуря-Чук, а затем еще пятью, они истекли в 1946-м году, и тогда он вернулся в родное село Мисляну уезда Яломица.

Заключение совершенно изменило его. В тюрьме он много и истово молился, отрешившись от окружающих жутких реалий и утешаясь благодатью. Свидетель тех лет рассказывает, что когда все уходили на работу, Ангела Папачока оставляли в камере, поскольку он был болен. А он забивался в уголок и часами сидел там, чая Божественной любви. На пороге вечности время и пространство исчезали. Товарищи возвращались, но он их не видел, сколько бы шума они ни поднимали. Так его стали почитать человеком Божиим, хотя он не был клириком.

Столь горячая жажда Бога могла утолиться только одним способом — принятием монашества. Когда батюшка рассказыл о том, как он принял это решение, его лицо сияло улыбкой. Впрочем, батюшка улыбался всегда, в нем жила какая-то внутренняя радость, словно мир полон только добра и красоты. А заговорив о монахах и монашестве, своей самой любимой теме, он преображался:

— Потому что Бог хочет, чтобы мы, чего бы это ни стоило, были Божиими. В монастырь приходят с великой любовью. Безумие ради Христа, желание распяться вместе с Ним, терпеть всё, чтобы начать всех любить.

В преддверии рая

В случае с внуком добружданского пастуха «безумие ради Христа» началось в монастыре Козия, где молодой Ангел был принят и вскоре назначен преподавателем школы, действовавшей при монастыре.

То были годы, когда атеизм кипел в венах этого народа, предуготовляя красную пустыню, которая вскоре и установилась. Тема первого урока, которую отец Арсений объявил детям, звучала так: «Об Иисусе Христе». Органам безопасности города Рымнику-Вылча тут же стало об этом известно, и батюшке пришлось уйти из школы. Начался долгий период скитаний, он прошел через монастыри Чокловина, Сихастрия и Антим и остановился в монастыре Слатина, где тогдашний настоятель отец Клеопа (Илие) нарек его игуменом.

Может, наиболее таинственным периодом его жизни был проведенный в пустынных дебрях окрестностей монастыря Сихастрия, в некотором отдалении от его друга и духовника архимандрита Клеопы (Илие). Смирение не позволяло ему рассказывать о подвижничестве в пустыне Нямецких гор. А тогда его душа была погружена в безмолвие и созерцание. Трудно представить себе непрестанные молитвы, борения с бесами и Божественные радости, бывающие у исихаста. Чтобы подвизаться там, надо иметь отвагу мученика.

Это сподвижничество объединило двух великих духовников на всю жизнь. Отец Арсений глубоко ценил отца Клеопу, всегда считал его героем веры, «учившим людей умению умирать».

— Однажды мы с отцом Клеопой в пустыне решили передохнуть. Расположились на корнях ели, и тут из этих корней вылезает змея и ползет к нему. Я вскочил: «Отче, змея! Ползет к тебе!» — «Оставь ее, — ответил отец Клеопа, — пускай тоже погреется».

Жития святых изобилуют подобными описаниями. Святой Исаак Сирин говорит, что исихаст может достигнуть такого приближения ко Господу, что его сердце исполнится жалости ко всему творению. Душа его любит не только людей, но и животных, и всю природу. Может, это было самым большим уроком, который преподало батюшке отшельничество. «Всё Писание — это милость», — будет повторять он в старости. Этим уроком он будет пользоваться и в надвигающиеся годы, когда Христос снова приготовил для него тюремную Голгофу. На сей раз коммунистическую.

Гора и мышь

— Меня арестовали в монастыре Слатина в 2 часа ночи, когда я выходил из храма после богослужения. Три грузовика, две легковые машины и 89 офицеров. Я сказал им: «Потужилась гора, и вышла мышь».

Это было в ночь с 13 на 14 июня 1958 года. Монастырское братство необходимо было обезглавить арестом настоятеля отца Клеопы и игумена отца Арсения. Отцу Клеопе в последнюю минуту удалось сбежать в лес, где он потом скрывался годами. А его духовному сыну пришла пора сублимировать накопленный монашеский опыт, перейдя в иное состояние аскезы; все подвиги, понесенные до сих пор, карцерный опыт молодости, годы молитв и монашеского служения, скитаний и отшельничества — всё это надо было положить к ногам Христа, как высшую жертву за весь румынский народ.

Арестованный иеромонах Арсений (Папачок), 1958 г.

Отец Арсений сознавал всё это:

— Пустыня и тюрьма — это сокровища, которые могут принести тебе громадную пользу, если ты догадливый. Нация живет теми, кто фонтаном бьет в небо. То есть теми, кто борется, кто всегда висит на кресте, не идя ни на какие уступки.

Что же ему вменялось в вину? Участие в собраниях «Неопалимой Купины», того замечательного духовного движения, которое было основано в бухарестском монастыре Антим монахом-поэтом Даниилом (Санду Тудором) и столичными интеллектуалами. Им вменили попытку свержения режима, хотя они боролись только со своими страстями, совершенствуясь в делании молитвы Иисусовой под окормлением русского священника Иоанна (Кулигина). Когда его арестовали, отец Папачок сказал своим сподвижникам по Слатине:

— Я был легионером, но сейчас я монах, я вне всего. И у меня нет иного идеала, как только умереть за ту искру Истины, которую ношу в себе.

Однако Христос не судил ему умереть в тюрьме. Месяцами его пытали на жутких допросах. Пытки были спланированы так, чтобы сломить душу заключенного. Ночи без сна, перемежаемые избиениями и стычками с теми, кто тебя предал — или из страха, или не выдержав мучений. Отец Арсений прошел через все это. Однако его досье в секуритате свидетельствует о том, что он ни о ком ничего не сказал, зато был оклеветан теми, кто не выдержал пыток.

По прошествии лет он скажет, что ничего в жизни не принесло ему так много пользы, как тюремный опыт. Там, в подземельях, лишенных света, летом превращавшихся в раскаленные печи, а зимой покрывавшихся льдом, формировались великие духовники этого народа. Все великие светочи Православия ХХ века прошли через коммунистические тюрьмы: Думитру Стэнилоае, Константин Галериу, Венедикт (Гиуш), Даниил (Тудор), Роман (Брага), Софиан (Богиу) и многие другие сделали стены темниц светопроводными, чтобы солнце веры могло оттуда просветить мглу.

«О Христе, Ты молишься за распинающих Тебя и распинаешь любящих Тебя!» — эта страшная «алхимия» работала и в коммунистических тюрьмах. Через терзаемые тела нескольких тысяч заключенных дистиллировалась вся ненависть, весь грех, вбрасываемый в мир коммунистическим зверем.

— Мне очень тяжело было переносить тюрьму. Но трудно выразить и то, как много пользы она мне дала. Были страдания, превышавшие наши силы. Мы превратились в какие-то скелеты. Выплевывали зубы в руку и бросали их на пол. Я в жизни не видел таких людей, одна кожа да кости, каких видел там. Но больше всего меня потряс сосед по камере, который после стольких истязаний не смог даже вспомнить имени жены. У меня слезы текли от жалости к нему и другим тоже, но я их старался ободрить и укрепить, выслушивая их Исповедь.

Думаю, здесь, в темницах Аюда и Жилавы, сердце батюшки нераздельно соединилось со Христом. Темница для него означала внутреннюю зрелость, полную любовь, чистое сострадание, глубочайшую молитву. Каждый раз, когда говорит о ней, в душе у него что-то пробуждается. Ему нелегко вызывать в памяти все бывшее там, но когда делает это, его спина, согбенная годами и поклонами, распрямляется, глаза начинают гореть, и непрошеная слеза переполняет их.

Подземелья тюрьмы Жилава

— Меня часто бросали в «морозильник» — камеру, которая зимой не отапливалась, и на полу был лед. Там действительно очень трудно было выжить. И люди умирали. Меня тоже хотели уничтожить, но, видно, сердце мое было покрепче. Там случилось, что Господь являл мне необыкновенные утешения, о которых очень трудно рассказать. Кто-то меня спрашивал, происходили ли в тюрьме чудеса. Я ответил, что величайшее чудо — это то, что там не произошло ни одного чуда.

«Люби и уповай на Бога»

У тьмы есть край, а у зла конец. Не потому, что люди были хорошими, и не потому, что вмешался Бог, чтобы прекратить злобу, а потому, что только любовь и свет безграничны, всесильны. Произошло так, что темницы, поглотившие лучших румын, наконец выпустили их на волю. Живые скелеты, изувеченные, но горящие Духом тела возвратились к жизни. Как никто не знал, когда их заключали, так никто и не заметил, когда они вернулись, однако мало-помалу весть об этом стала разноситься. И это не они были в тюрьме, а страна была непомерным ГУЛАГом, из которого можно было вырваться, только если у тебя есть крылья. Отец Арсений (Папачок) был одним из тех, кто помог нам осознать, что мы свободны и что главное делание человека, его основная работа — это полет к Богу.

После освобождения из тюрьмы, произошедшего в 1964-м году, батюшка стал скитаться по разным приходам, пока Патриарх Иустиниан не назначил его в Текиргьол. В маленьком монастыре, напоминающем ковчежец с мощами, батюшка и провел свою жизнь. Прежде всего, он стал исповедовать. Говорил просто и прямо, от сердца к сердцу.

Церковь Успения Пресвятой Богородицы монастыря Текиргьол, XVII в.

Он был непревзойденным духовником монахинь всей страны. Со своей колоссальной чуткостью и любовью к прекрасному, он ощутил огромный потенциал, которым обладают в Церкви женщины:

— Ими пренебрегали, их не ценил человеческий менталитет, а это огромная ошибка. Женщина — творение Божие абсолютно превосходное. И доказательство тому — Матерь Божия! Женщины наделены колоссальной силой любить, и поэтому я так восхищаюсь ими. В храмах полно женщин, а не мужчин!

Оптимизм батюшки не знал пределов. Ученикам он говорил, что за день можно достигнуть меру святости, потому что «в материи спасения не существует времени, там существует вечность. Каждое мгновение может стать временем, и каждый вздох — молитвой».

— По сути, у диавола нет силы, его просто допускают! Ничего не потеряно, покуда душа не отрекается, голова поднимается, и вера стоит на ногах. Люби и уповай на Бога.

Борения с самим собой в тюрьме и пустыне теперь приносили плоды. Финалом этих борений был гимн побеждающему свету, крик радости посреди отчаяния. Год 1989-й стал для батюшки откровением. Он увидел в молодежи, жертвовавшей тогда собой, продолжение борьбы его поколения, всеми силами противостоявшего коммунизму. Поэтому он назвал декабрьское восстание «революцией, исполненной благодати. Потому что молодежь сражалась безо всякого оружия, не с косами и топорами, а с открытой грудью, чтобы видна была их вера в Бога. Я просто восхищаюсь их крайним самопожертвованием, до смерти!»

Отец Арсений был всегда очень близок сердцу молодежи. Его горение, внутренняя радость и особенно надежда, которую он вселял, привели к тому, что его искали скорее юноши, чем старики. Думаю, ему этого и хотелось всю жизнь. Помогать, ободрять, взращивать, быть рядом с молодежью, чтобы наблюдать за ее полетом:

— Вы знаете, что семечко больше горы? Потому что гора может только умаляться, тогда как семечко может стать больше себя.

Через полгода отцу Арсению (Папачоку) исполнилось бы 97 лет. Он уже столько раз умирал и воскресал, что я уверен, что сердцем он давно пребывает в Царстве Небесном, в окружении океана света и любви Христовой. На земле пребывало только его тело — свидетель страданий и победы креста над всеми испытаниями, встретившимися ему на столь трудном жизненном пути. Поэтому думаю, что отец Арсений (Папачок) уже не мог умереть. Смерть слишком много раз искала его — и в конце концов поняла, что ей у него нечего взять. А после нее осталась только жизнь. Жизнь навеки.

Кристиан Курте
Перевела с румынского Зинаида Пейкова
Православие.ru
19 июля 2023