col sm md lg xl (...)
Не любите мира, ни яже в мире...
(1 Ин. 2:15)
Ветрово

Иерей Георгий Селин. Яко от оброщения червленицы

Размышление о тропаре Великого канона преподобного Андрея Критского

Часть первая

Мiр как семафор, и Церковь как хранительница истинных образов

Пе­ре­сту­пая по­рог пра­во­слав­но­го хра­ма, мы вхо­дим в круг не­ких сим­во­лов, или зна­ков. Во­об­ще го­во­ря, лю­бой по­рог пе­ре­сту­пив, лю­бую кни­гу от­крыв, лю­бой фильм вклю­чив, мы стал­ки­ва­ем­ся с осо­бым сим­во­ли­чес­ким мi­ром. А ес­ли го­во­рить ещё ши­ре, то окру­жа­ю­щую нас дейст­ви­тель­ность мы по­сти­га­ем че­рез сим­во­лы. Про­сти­те, я не то ска­зал. Не то, во-пер­вых, по­то­му, что сло­вом «окру­жа­ю­щая» я, слов­но за­бо­ром, ограж­даю се­бя от мi­ра, то­гда как яв­ля­юсь частью его. Вот, кстати, пример, как слова управляют мышлением. Некто с марксистко-ленинским содержанием головы придумал это выражение — «окружающая среда» (environment), а СМИ разнесло его по людским умам, настраивая их на материалистический лад, потому что слышащий это выражение поневоле вынужден думать об «окружающей среде» как о чём-то от него обособленном, что в корне неверно. А во-вторых, сама действительность есть символ. Чего? Кого? Разумеется, Бога. Сама действительность есть знак, данный нам Богом, чтобы мы могли познавать Его. Небеса поведают славу Божию, и творение руку Его возвещает твердь (Пс.18:2). Мiр я бы назвал семафором (буквально то, что несёт знак), установленным Богом для людей на пути к Нему.

Если мiр это знак, созданный Богом, то сотворённый по образу и подобию Божию человек тоже творит знаки? Ещё как творит. Творит не меньше, ежели не больше, чем Сам Творец. Созданный человеческими руками мiр знаков — вот что, на самом деле, является его environment’ом, или окружающей средой, которой человек ограждает себя от Божьего мiра. Собрание таких знаков называется искусством. Мнение о его назначении и месте, как они видятся автору этой статьи, можно прочесть в короткой заметке под названием «Искусство в жизни православного христианина».

Среди искусственных знаков есть и такие, что не отделяют, но приближают человека к Богу. Это знаки церковные. Они в отличие от светских, или мiрских символов несут в неискажённом виде переданные Богом знания о Себе, которые Он благоволил открыть избранным от Него людям: пророкам, апостолам, святителям, преподобным… Православные, значит дающие правильное представление о Боге, указывающие правильную духовную дорогу к Нему.

Итак, услышанные духовным слухом и увиденные сердечными очами в бесконечных духовных мiрах образы, человек выражает земными средствами: словами, красками, звуками, камнями, деревом, одеждой и т.д. по вдохновению. Вдохновение. Какое лёгкое и одновременно тяжелое слово. Вдох как вход. Кто-то входит в человека, и тяжесть вдохновения состоит не в том, чтобы его получить, а в том, чтобы знать, из какого духовного мiра пришло к человеку направляющее его творчество вдохновение? Кто подсказал поэту, музыканту, художнику, как ему писать? Из каких источников пьют воду их Пегасы (греческое πηγη означает «источник»)? Кто внушил им (буквально: вн-ушил, т.е. вложил в их уши) тот или иной образ? Истинен этот образ или лжив? Указывает он путь к Богу или уводит от Него?

Чтобы убедиться в истинности образа, а именно в том, что он получен от Бога, а не от Его противника (причём если образ пришёл не от Бога, значит, он внушён от диавола, и это — непременно, поскольку третьего не дано: кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает (Мф. 12:30), итак, чтобы убедиться в истинности образа, нужны многие годы проверочных работ и не одно поколение людей, вверивших свою судьбу этому знаку, и прошедших по указанному им направлению не один год. А цена проверки — вечная жизнь или вечная погибель этих людей.

Например, чтобы убедиться в лживости коммунистических образов, то бишь талмудического учения Маркса-Ленина-Сталина понадобилось 70 советских лет, миллионы искалеченных жизней, миллионы загубленных душ. А такому словесному образу как Псалтирь насчитывается три тысячи лет. Тысяча поколений, упражняясь в чтении и изучении этого образа, открыли для себя дверь спасения и путь к Богу.

И многие другие образы, собранные в Православной церкви, как в спасительном ковчеге, бесспорно истинны, потому что их истинность запечатлена мученической кровью, подтверждена чудесами святых при их жизни и после смерти, доказана нетлением мощей тех, кто почитал эти образы. Большая ответственность лежит на православных христианах, хранящих истинные Божии образы, потому как им православным христианам надлежит передать эти образы неискажёнными своим потомках по плоти и духу.

От общего к частному

Таково небольшое предисловие. Перейдём к предмету статьи, к христианам и образам, которые они должны хранить и, храня которые, они (православные христиане) сохраняют сами себя согласно церковному песнопению: «Русь святая, храни Веру православную, в ней же тебе утверждение…».

Как уже было сказано, образы могут быть зрительными, словесными, музыкальными, архитектурными… Например, церковные образы не только пишутся красками (иконы), но исполняются голосом (гласы), составляются словами (тексты), выкладываются камнями (храмы), шьются из тканей (облачения) и т.д. Например, образ непостижимого Божьего воплощения выражен как в словесном виде — в Богородичном тропаре 8-ой песни Великого канона святителя Андрея Критского: «Яко от оброщения червленицы, Пречистая, умная багряница Еммануилева, внутрь во чреве Твоем плоть исткася, темже Богородицу воистинну Тя почитаем», так и с помощью красок — на иконе Зна́мение.

Русский перевод тропаря: «Пречистая! Мысленная багряница — плоть Еммануилева соткалась внутри Твоего чрева как бы из вещества пурпурного, поэтому мы почитаем Тебя, истинную Богородицу» (Н. И. Кедров, 1915). Предлагаю сравнить этот и другой переводы тропаря, но не для того, чтобы заключить, что образ, который несёт в себе церковнославянский текст, много точнее, глубже и выразительнее образа, который создан русскими переводчиками. Ради такого вывода и трудиться не стоит: он очевиден сам собой. Предлагаю сравнить переводы не столько для критики, сколько для того, чтобы лучше понять содержание тропаря. Всё познаётся в сравнении, и нам через сравнение текстов будет проще увидеть красоту, запечатленную в словесном образе, который хранит Православная Церковь.

Подобного рода работа совершена Наталией Ефимовна Афанасьевой в статье «О «певческом» переводе Херувимской песни на русский и украинский языки архиепископа Тульчинского и Брацлавского Ионафана (Елецких)», где автор на примере сделанных архиепископом Ионафаном переводов показывает, какие изменения происходят в словесном образе Херувимской песни от замены слов, а также от перемены их порядка, и через этот показ раскрывает перед читателем самую Херувимскую песнь в её полноте и красоте, что является, на мой взгляд, большим достоинством работы Н. Афанасьевой. После прочтения подобных работ можно сказать, что и архиепископ потрудился не зря, но своими обезображивающими (в смысле нарушающими словесный образ) переводами дал увидеть по-новому величие Херувимской песни.

И последнее вступительное замечание. Николай Васильевич Гоголь, размышляя о Божественной Литургии, написал работу с таким названием. В данной статье предлагается рассмотреть одну только крупицу Божественной трапезы, преподаваемой верующим в Церкви Христовой, а именно один тропарь Великого канона святителя Андрея Критского († 04/17 июля 740). Замечу, что таких тропарей в каноне более двух сотен.

И от словесных образов к зримым

Первое, что бросается в глаза при сравнении церковнославянского и русского переводов тропаря, это обращение к Божией Матери: «Пречистая!…», которое в переводе Кедрова стоит в начале тропаря, а церковнославянском посередине. Порядок слов нарушен, а вместе с ним нарушен вид словесного образа.

Ως εκ βαφης αλουργίδος Άχραντε, η νοητή πορφυρĩς του Έμμανουήλ…
Яко от оброщения червленицы, Пречистая, умная багряница Емману́илева…

Обращение к Божией Матери (Άχραντε, Пречистая), на какой бы язык не переводился этот тропарь, должно стоять так, как оно стоит в оригинале — посредине двух фраз. Поставленное в любом другом месте имя Богородицы нарушит словесный образ, созданный преподобным Андреем Критским, поскольку через обращение к Ней эти две фразы — 1) яко от оброщения червленицы, и 2) умная багряница Емману́илева — уравновешиваются. В имени Пречистой обе фразы как бы сходятся и расходятся, и сто́ит только поставить имя Богородицы перед ними или после них, так тропарь перекосится.

Убедиться в правоте этих слов помогает обращение к зрительным образам Боговоплощения — иконам Зна́мение и Благовещение. Две молитвенно воздетых руки Богородицы на иконе Зна́мение создают зрительную симметрию, которую можно уподобить словесной симметрии нашего тропаря. Правая рука — первая фраза тропаря, левая рука — вторая, а посередине сама Богоматерь. Написать обе фразы до или после обращения к Ней, как это сделано в русском переводе, это всё равно что обе руки Богородицы развернуть в одну сторону. Вообразите себе этот вид: обе руки Богоматери повёрнуты влево или вправо Что выйдет? У образа выйдет другой смысл и другое значение.

Те же композиционные закономерности мы видим на иконе Благовещения, а именно, Архангел Гавриил приближается к Деве с Её правой стороны. Если смотреть на икону глазами молящегося, то движение Архангела совершается слева направо. Таково, вообще говоря, направление движения в иконописи. Вход Господь в Иерусалим, Введение во храм Богородицы, Сретение Господне… На иконописных изображениях этих событий главные фигуры движутся слева направо. С чем это связано? С действующими подспудно в нашем сознании закономерностями, например, письмом. В отличие от «евреев» или китайцев христиане пишут строки слева направо, поэтому иконописные сюжеты также разворачиваются слева направо.

Теперь представьте, что на иконе Благовещения Архангел Гавриил приближается к Деве Марии слева. Согласитесь, что при таком расположении фигур, образ изменится. Во-первых, по христианским представлениям, слева к человеку приступает враждебная сила. А, во-вторых, нарушится та композиция, которая составлена на иконостасе из трех его частей, а именно: 1) левой створки Царских врат, на которой изображается Архангел Гавриил, 2) правой створки врат, на которой изображается Богородица, и 3) первой иконы местного ряда иконостаса, на которой изображён Господь. Этой последовательностью образов, этим, так сказать, триптихом изображено в красках то, о чём мы читаем в 1-ом икосе Акафиста: «Ангел предстатель с небесе послан бысть рещи Богородице: радуйся! и со безплотным гласом воплощаема Тя зря, Господи, ужасашеся…». Попробуйте поменять местами фразы, и выстроить начало акафиста, допустим, так: «Сказать Богородице: радуйся! послан был Ангел с небес…» Слышите, уже и ритм появился? Чёткий, напористый, барабанный ритм. По-моему, это дактиль. Но что получилось? Получилось, что из-за именования главных действующих лиц Боговоплощения в другом порядке, а именно прежде названа Богородица, а после Неё Ангел, — разбился привычный образ Благовещения. Получилось так, как если бы на левой половине Царских врат был помещён образ Девы Марии, а на правой — Архангела Гавриила.

То, что от перемены слов местами меняются словесные образы, как меняются видимые образы от перемещения изображений, – не моё личное мнение и ощущение, но мнение славянских толмачей. Оно лежит краеугольным камнем в основании более чем тысячелетней школы церковнославянского перевода. «Традиция пословного перевода с максимально возможным сохранением греческого синтаксиса — характерная особенность нашего церковнославянского наследия», — пишет Н. Афанасьева в вышеназванной статье и добавляет: «…для переводчиков греческих текстов на церковнославянский язык всегда было очевидно, что чем ближе перевод к тексту оригинала, тем точнее передается его поэтический ритм». Не только поэтический ритм, добавлю я, но и самые образы передаются более точно при пословном переводе, поскольку основным ритмом словесного образа является его смысловой строй, который выражается последовательностью слов.

В качестве небольшого обобщения скажу, что, как мне кажется, главным силовым полем, или магнитом, подведённым под металлическую стружку слов, и выстраивающим из них словесный образ, является не рифма и не размер, но некий духовный смысл. Именно к нему, к смыслу, услышанному поэтом в духовном мiре, присоединяются рифма и размер, помогая ему высказать и явить свой словесный образ в законченной форме.

К сожалению, согласно современным представлениям о поэзии, если стихотворение строится без размера и без рифмы, то это уже странный, с трудом воспринимаемый словесный образ. Но рифмованную поэзию я бы сравнил скорее с эстрадной музыкой, исполняемой под барабан, нежели с той музыкой, которую слышали и писали церковные гимнотворцы. Сосредоточение поэзии на рифме, как на главной стяжке, скрепляющей словесный образ, можно сравнить с преобладанием в музыке ударных инструментов, вколачивающих звуки в уши слушателей, а также с введением в архитектуру метра как единицы измерения. И происходит то, что мы видим и слышим. Стихи не в рифму — не стихи, музыка без барабана — не музыка, а здания строятся не по пропорциям, но по размерам. Рифма, метр и стук барабана стали сегодня мерами творчества.

Итак, как бы ни далек был синтаксис одного языка от другого, менять местоположение слов при переводе — значит менять самый словесный образ, который создаётся с помощью слов. Могут спросить, как же быть с переводами на английский и подобные ему языки, в которых строй предложения имеет строго заданный порядок? Что тут отвечать? Не моя забота, как нам быть с английским языком. Моя забота, как нам быть с нашим великим и могучим, а именно — как бы нам с ним в таком же синтаксическом стойле не оказаться. А мы в нём окажемся, если откажемся от церковнославянских текстов за Богослужением.

От перестановки слагаемых слов сумма изменяется

Уже говорилось, что через сравнение церковнославянского и русских переводов тропаря мне не столько хочется раскритиковать последние, сколько прояснить смысл первого, и можно было бы уже перейти к этому прояснению, обратившись к предметному разбору слов тропаря, но скажу ещё немного об их порядке. Дело в том, что порядок слов и определяет этот смысл. Ведь это только кажется, что перестановкой слов при переводе лучше доносится смысл сказанного в оригинале. На самом деле, смысл от перестановки слов не улучшается, он меняется и уже поэтому — ухудшается, потому как поставленные в ином порядке слова перестают в точности выражать мысль, которую хотел сказать поэт. Перейдём к примерам.

Ως εκ βαφης αλουργίδος Άχραντε, η νοητή πορφυρίς του Έμμανουήλ ένδον εν τή γαστρί σου, η σάρξ συνεξυφάνθη, οθεν Θεοτοκον εν αληθεια σε τιμωμεν.

Это греческий оригинал. А ниже церковнославянский перевод:

Яко от оброщения червленицы, Пречистая, умная багряница Емману́илева, внутрь во чреве Твоем плоть исткася, темже Богородицу воистинну Тя почитаем.

Как видим, словесный строй греческого оригинала строго сохранён в церковнославянском переводе. Ως (яко) εκ (от) βαφης (оброщения) αλουργίδος (червленицы) Άχραντε (Пречистая), η νοητή (умная) πορφυρίς (багряница) του Έμμανουήλ (Емману́илева) ένδον (внутрь) εν τή γαστρί (во чреве) σου (Твоем), η σάρξ (плоть) συνεξυφάνθη (исткася), οθεν (темже) Θεοτοκον (Богородицу) εν αληθεια (воистинну) σε (Тя) τιμωμεν (почитаем).

Зато во всех русских переводах, которые мы рассмотрим далее, порядок слов нарушен.

Как от червленого прядомых соплетенья,
Порфира умная Христова воплощенья,
Исткалась, Чистая, во чреве плоть Твоем;
Так Божью Мать в Тебе достойно признаем. (Пакостский, 1829.)

Здесь обращение к Богородице сдвинуто в конец тропаря, и в сравнении с оригиналом вышла перекошенная словесная картина. Если прибегнуть к зримому образу — иконе Зна́мение, то можно сказать, что обе руки Божией Матери в переводе Пакостского воздеты в одну сторону — правую от неё.

Как из цветного пурпура, во чреве Твоем, Пречистая, соткалась мысленная порфира — плоть Еммануила. Потому мы почитаем Тебя истинною Богородицею. (Богословский, 1836.)

Хотя обращение к Богородице в переводе Богословского стоит там, где оно стоит в оригинале, словесный строй тропаря нарушен переносом слова «чрева» в первую его половину, что влечёт за собой разрушение смысловой рифмы. Какую рифму я имею в виду? Чтобы её увидеть, напечатаем тропарь в таком виде.

Яко от оброщения червленицы, Пречистая, умная багряница Еммануилева,
внутрь во чреве Твоем плоть исткася,
темже Богородицу воистинну Тя почитаем.

Первая и вторая строки тропаря схожи в построении. Обе начинаются упоминанием существа Богородицы. В первой строке это слова «яко от оброщения червленицы», во второй — «внутрь во чреве». Затем в обеих строках называется Её имя. В первой строке: Пречистая, во второй местоимение: Твое. Обращения к Богородице стоят посередине строк. И окончания строк схожи тем, что в них упоминается Христос. В первой строке: «умная багряница Еммануилева», во второй — «плоть исткася». Перенос сло́ва «чрево» из второй строки в первую, который делает в своём переводе Богословский, разрушает эту рифму.

Как бы из пурпурового состава, Пречистая, внутри чрева Твоего соткалась мысленная багряница — плоть Еммануила; посему Тебя, как Богородицу, поистине мы почитаем. (Ловягин, 1861).

В переводе Ловягина имя Пречистой стоит на оригинальном месте, но смысловая рифма не сохранена, потому что слово «чрево» поставлено прежде слов о плоти Еммануила.

Как бы из пурпура небесна,
Во чреве, Чистая, Твоем,
Соткалась Божиим перстом
Царю порфира пречудесна —
То Емману́илова плоть,
Облекся коею Господь.
Вот потому с благоговеньем,
Как к Богородице, к Тебе,
На небесах и на земле,
Тебя чествуем поклоненьем. (Левитский, 1879.)

Слова́ этого перевода: «то Емману́илова плоть, облекся коею Господь» вызывают подозрение в ереси, потому что заставляют думать, что Господь облекся в некую отдельно от Него существовавшую плоть. А концовка перевода (если он без искажений перепечатан в интернете) неудачна не только потому, что отступает от оригинала, но и потому что сказана не по-русски. Лучше было бы так: «Вот потому с благоговеньем как к Богородице, к Тебе, на небесах и на земле мы обращаемся и чествуем с благодареньем». «Тебе честву́ем поклоненьем» — видимо так надо ставить ударение в стихах Левитского. Ну а о соответствии этого перевода оригиналу говорить не приходится.

Пречистая! Мысленная багряница — плоть Еммануила соткалась внутри Твоего чрева как бы из вещества пурпурного: поэтому мы почитаем Тебя, истинную Богородицу. (Кедров, 1915 год).

Этого перевода мы уже касались. Оригинальный словесный строй в нём уничтожен обращением к Богородице, перенесённым в начало тропаря.

Мысленная порфира — плоть Еммануила соткалась внутри Твоего чрева, Пречистая, как бы из вещества пурпурного; поэтому мы почитаем Тебя, Истинную Богородицу. (Адаменко, 1926).

Этот перевод можно отнести к тому типу перекошенных переводов, где слово «чрево» перенесено из второй строки в первую. И много других переводческих вольностей в нём допущено.

Как из пурпурового состава, Пречистая, мысленная багряница — плоть Эммануила во чреве Твоем соткалась, поэтому Тебя, как Богородицу, воистину почитаем (митрополит Никодим (Ротов), 1970-е годы).

В этом переводе слово «плоть» стоит прежде сло́ва «чрево».

Словно из пурпурных потоков, Пречистая, невидимая багряница царственная, Эммануилова плоть соткалась в Тебе, потому истинною Богородицею Тебя почитаем. (Кротов, 1993).

То же самое нарушение смысла: упоминание о плоти Христовой прежде упоминания Богородицы. В оригинале сказано: ένδον εν τή γαστρί σου, η σάρξ συνεξυφάνθη (внутрь во чреве Твоем плоть исткася). А в переводе: «Эммануилова плоть соткалась в Тебе». Ещё в этом переводе мы видим несуществующее в оригинале слово «царственная» и не видим оригинального сло́ва «чрево».

Как бы из пурпурного состава, Пречистая, мысленная багряница — плоть Эммануила внутри чрева Твоего соткалась; потому мы Тебя, Богородицу, истинно почитаем. (Отец Амвросий (Тимрот), 2000-е годы.)

И здесь всё то же: прежде названа плоть Эммануила, а потом чрево.

Словно пурпурная ткань выткана во чреве Твоем, Пречистая, духовная багряница — Плоть Еммануила. Посему истинною Богородицею Тебя именуем. (Архиепископ Ионафан (Елецких), 2000-е годы.)

Здесь слово «чрево» поставлено прежде имени Пречистой.

Чем объяснить перестановки слов в русских переводах? Известно, что одно и то же слово, если ставить его в разных местах предложения, будет звучать по-разному. Стоящее в начале предложения оно будет звучать иначе, чем в конце. Меняя местоположение слов, переводчик меняет громкость их звучания. Смысл всего предложения как будто не меняется, а на самом деле? На самом деле, предложение и по смыслу начинает звучать иначе. Итог таких перестановок выходит прямо по поговорке: хотели как лучше, а вышло как всегда.

Поэзия как ткачество

Переходим к рассмотрению значений слов тропаря. Как уже было сказано, его смысловой строй задаётся серединным положением имени Богородицы. Почему оно так стоит? Какую мысль данным порядком слов хочет донести преподобный поэт до слышащих его песню? Пытаясь ответить на этот вопрос, я предложил для наглядности икону Зна́мение. Можно и другой образ предложить — ткачество. Поэт — ткач, слова́ — пряжа. Из слов сплетаются нити, из которых ткётся словесное полотно.

Красивый образ, не правда ли? Кстати говоря, сравнению поэта с ткачом нас научают «разумы слов» ύμνος и υφαίνω. Выражение «разумы слов» принадлежит Александру Семёновичу Шишкову, говорившему, что «по корням должно судить о разуме слов». Что значит: о разуме? «О разуме» это, надо полагать, о значении, о смысле слов надо судить по их корням, говорит Шишков. Слово ύμνος (гимн, хвалебная песнь) в греческо-русском словаре А.Д. Вейсмана возведено к корню ύφ-, от которого происходит и слово υφαίνω (ткать). Выходит, что ткачество и гимнотворчество — однокоренные слова в греческом языке.

Так вот, словесные нити, из которых ткётся преподобным Андреем полотно Богородичного гимна, тождественны нитям, которые Бог повелел взять пророку Моисею для завесы скинии свидения: И сделай завесу из голубой, пурпуровой и червленой шерсти и крученого виссона; искусною работою должны быть сделаны на ней херувимы (Исх. 26:31).

Согласно этим словам Священного Писания, завеса для скинии была соткана из четырёх разноцветных шерстяных нитей. Была ли это единая нить, скрученная из четырёх названных? Или четыре разноцветных нити сплетались в завесе в каком-то узоре? Этими вопросами мы озадачиваться не будем, хотя, как говорит Толковая Библия Лопухина, слова εργον υφαντον (цсл.: делом тканым, синод.: искусною работою), дают понять, что у этой ткани было два разных вида: с лица и изнанки. Это значит, что для плетения полотна скинии четыре названных нити не связывались в одну, но брались по отдельности. Что ж, охотно примем это толкование и приступим с ним к словесному полотну, вытканному преподобным Андреем Критским. Что мы видим?

Первая словесная нить — «яко от оброщения червленицы» соответствует нити из червленой шерсти. Вторая нить — имя Пречистой — соответствует голубой. Третья нить — умная багряница — пурпурной. Четвёртая нить — имя Божие Еммануил, что значит в переводе: с нами Бог — белая. И последняя строка тропаря — «темже Богородицу воистинну Тя почитаем» — вновь голубая нить.

Четыре словесных нити, взятых святителем Андреем для песни в честь Богородицы, подобны четырём нитям пророка Моисея, из которых повелено соткать завесу скинии. Допустимо ли такое уподобление? Может, буквализм чрезмерен, а в целом, почему нет? Почему нельзя поставить рядом словесное творчество преподобного Андрея и рукодельное творчество пророка Моисея, если они из одного источника черпают вдохновение? Эти два творчества бесспорно тождественны, потому что ремесленные образы скинии и поэтические образы тропаря взяты из одного духовного мiра. Эти два творчества бесспорно тождественны, потому что оба творца направляются единым Творцом.

С другой стороны, такое, быть может, излишне буквальное толкование тропаря полезно ещё и тем, что наглядно доказывает мысль о неизбежном изменении словесного полотна при перемене слов местами. Даже если, ничего более не меняя, перенести обращение к Богородице, Пречистая, в начало тропаря, то разве не изменится словесный рисунок? Разве цветовые узоры полотен, сотканных из одинаковых по цвету, но взятых в разной последовательности нитей, не будут разными? А если слово «чрево» перенести из одной строки тропаря в другую, как это сделано в большинстве русских переводов, разве не изменится общая картина? Конечно, изменится. Нет, нельзя менять слова местами по своему произволу при переводе церковных текстов.

Четыре цвета тропаря

И сделай завесу из голубой, пурпуровой и червленой шерсти и крученого виссона; искусною работою должны быть сделаны на ней херувимы. Церковнославянский перевод: И да сотвори́ши завесу от синеты́ и багряни́цы, и червлени́цы ска́ныя и виссо́на пря́деного: де́лом тка́ным да сотвориши ю херувимы (Исх. 26:31).

Итак, две из названных нитей, червленая и багряная, ясно видны в тропаре, потому что названы их цвета: «яко от оброщения червленицы» и «мысленная багряница». А две других, голубая и белая, ясно не видны, хотя для воцерковлённых христиан и они не скрываются. Голубой цвет — Богородичный цвет, цвет бесконечного неба и его чистоты. «Небеса это место, где нет ни беса», — толкует народная этимология значение сло́ва «небеса». Именование Божией Матери Пречистой это и есть голубая нить, или синета́. А белый цвет? Где в тропаре белая нить?

О преображении Господа на горе Фавор читаем: и преобразися пред ними: и просветися лице Его яко солнце, ризы же Его быша белы яко свет (Мф. 17:2). Белый цвет — Господский (ризы же Его быша белы). Но и солнечный цвет, цвет золота (и просветися лице Его яко солнце) также принадлежит Ему. Просто потому, что шерстяную нить трудно было позолотить в пустыне[1], Моисею было велено взять белую нить. Она и в тексте Писания отделена от трёх других нитей, которые названы шерстяными, а белая нить названа кручёным виссоном, который, как толкует Википедия, имеет отличный от шерстяного состав[2].

Золотой, или солнечный цвет мы видим уже в новозаветной скинии свидения, где золотом, словно солнцем, окрашены не только иконы, но и одежды, и волосы Господа. Цвет солнца — цвет вездеприсутствия Божия, но и белый цвет может быть назван цветом невидимого пребывания Бога во всех видимых явлениях мiра, поскольку представляет собой слияние всех цветов.

О ткани, названной в греческом тексте βύσσου νενησμενης (виссо́на пря́деного) неправославный исследователь Священного Писания Д. В. Щедровицкий[3] пишет: «Виссон кручёный, по-древнееврейски «шеш машзар». Слово «шеш» означает тонкую драгоценную ткань, из которой в древности в Египте и Передней Азии изготовлялись одежды жрецов, царей и вельмож. И снял фараон перстень свой с руки своей и надел его на руку Иосифа; одел его в виссонные одежды, возложил золотую цепь на шею ему (Быт. 41:42). В то же время слово «шеш» означает «шесть» и намекает на шесть Дней творения».

Слово «виссон» встречается и в Новом Завете. Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно (Лк. 16:19). Употребляется оно и в песнопении, которое должно быть хорошо знакомо воцерковлённым христианам: «Иже во всем мiре мученик Твоих, яко багряницею и виссом, кровьми Церковь Твоя украсившися, теми вопиет Ти Христе Боже: людем Твоим щедроты Твоя низпосли, мир жительству Твоему даруй и душам нашим велию милость».

Это тропарь всем святым. Присутствие в нём сло́ва «багряница» понятно, поскольку речь идёт о крови мучеников за Христа, но как объяснить стоящее здесь слово «виссон»? Об украшенной виссоном Церкви говорит апостол Иоанн Богослов: Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых (Откр. 19:7,8). Толкованием виссона как праведности святых подытожим рассмотрение этой воистину царской ткани (хотя в неё одевался угодивший в геенну богач, возле дома которого лежал нищий Лазарь), и перейдём к рассмотрению других, названных Богом цветов завесы, багряному и червленому.

Так они названы в церковнославянском переводе: И да сотвори́ши завесу от синеты́ и багряни́цы, и червлени́цы ска́ныя[4] и виссо́на пря́деного… Но в синодальном переводе мы видим другое именование одного из цветов: И сделай завесу из голубой, пурпуровой и червленой шерсти и крученого виссона… Почему же багряный назван пурпурным?

Продолжение следует.

Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
12 октября 2020

[1] Вообще-то золочение тканей производили и в пустыне: И сделал ефод из золота, из голубой, пурпуровой и червленой [шерсти] и из крученого виссона; и разбили они золото в листы и вытянули нити, чтобы воткать их между голубыми, пурпуровыми, червлеными и виссонными [нитями], искусною работою (Исх. 39:2, 3).

[2] Википедия: «Состав [виссона] спорен, материалом часто называют лён, либо нить, выделяемую некоторыми видами моллюсков. В пользу льна говорит само название виссона — byssus (англ.) (byssal thread, byssus thread), от др.-греч. βύσσος, берущего начало в семитском בוץ — «буц». В Библии параллельно термину «‏בוץ‏‎» используется термин «‏שש‏‎» (шеш), в синодальном переводе — «тонкий лён», причём первоначально словом «шеш» обозначали ткань из Египта, а «буц» — сходную с ней сирийскую. Есть мнение, что изначально виссоном называлась именно льняная или хлопчатобумажная ткань».

[3] Д. В. Щедровицкий. Введение в Ветхий Завет. Пятикнижие Моисеево. М., «Теревинф», 2001.

[4] СКАТЬ. Сукать, сучить, ссучать, тростить, спускать, свивая, крутя. Скать пряжу, сучить вдвое. Скать веревки, спускать пряди. Нача Богородица скати кокин, еже есть червленица, Игумен Даниил; но, может быть, это скати относится ко второму значению.
Навивать, мотать, наматывать. Скать цевки, мотать, навивать пряжу на цевку, для вставки в челн и тканья. Пряла, ткала, цевки скала.
Скать тесто, раскатывать в сочень, слоить, делать слоеное, сдобное тесто. Тесто скут скалкою, а переслаивают. Ски тесто. Церковные свечи скут и маглюют.
Работать в серебре филегран, стар. волочить серебро, и гнуть, и паять его узорочно в деле. Сканый серебряный ларец. Сканые серьги. Сканым делом славился Сольвычегодск. -ся , быть скану. Сухо тесто, не скется, все рассыпается. Заскать рукава, засучить. Наскала цевок. Я пряжу перескала. Разоскать, развить. Соскать, ссучить. Скание, сканье, действие по глаг.
Сканьё, скань, круть, ссученная пряжа, сдвоенная нитка, сканина.
Скань, стар. волоченое золото, серебро и мелкая проволочная серебряная работа, филегран. Образ обложен серебром сканью. Портище пугвиц серебряных золоченых, деланы сканью. Скалка жен. скало ср. , тул. скалба жен. или скальник муж. , пск. , твер. деревянный валик, для сканья и катанья. На скалке катают белье вальком. Бельевой каток ходит на скалках. Подложить под тяжесть скалки, катки, медведки, валики. Скалкою раскатывают тесто, скут его. Пирожная скалка, деревянная трубка, на веретене с ручками. Твоя мука да сало, а моя вода да скало (скалка). Вода да сало, рука да скало, орл. скоро и без затей испечем. (Словарь В.И. Даля.)

Заметки на полях

  • Днепр

    Спаси Господи, отец Георгий! Это замечательная работа! Какой большой труд Вы проделали. Буду ждать продолжение.

  • Рыбинск

    Поддерживаю Марину, очень интересная статья отца Георгия!
    Действительно, церковнославянский язык очень красивый. На русском языке все молитвы и тропари не так звучат. И почему-то на церковнославянском псалмы и молитвы лучше запоминаются. Например, я на русском языке даже «Отче наш» не знаю, а на церковнославянском всё правило и несколько псалмов. (Пишу об этом только для того, чтобы ещё раз подтвердить красоту церковнославянского языка и что его легко можно выучить)

  • «К сожалению, согласно современным представлениям о поэзии, если стихотворение строится без размера и без рифмы, то это уже странный, с трудом воспринимаемый словесный образ. Но рифмованную поэзию я бы сравнил скорее с эстрадной музыкой, исполняемой под барабан, нежели с той музыкой, которую слышали и писали церковные гимнотворцы. Сосредоточение поэзии на рифме, как на главной стяжке, скрепляющей словесный образ, можно сравнить с преобладанием в музыке ударных инструментов, вколачивающих звуки в уши слушателей, а также с введением в архитектуру метра как единицы измерения. И происходит то, что мы видим и слышим. Стихи не в рифму — не стихи, музыка без барабана — не музыка, а здания строятся не по пропорциям, но по размерам. Рифма, метр и стук барабана стали сегодня мерами творчества».

    Благословите, отец Георгий! Поэзию можно сравнить с парадом словесности, участники которого двигаются в едином ритме (в отличие от пленных, которые идут не в ногу, а кто как может). Ритм есть и в нас, и в природе, а значит, задан Самим Творцом: дыхание, сердцебиение, смена времён года, дня и ночи, приливы, отливы… Нарушение этих ритмов говорит о серьёзном заболевании или природных катаклизмах. Человек, пишущий стихами, отражает в написанном тот же самый закон, к тому же во многом непроизвольно — известно, например, что первая строчка может приходить поэту сама, а дальше он продолжает работу в заданном ею ритме. Кстати, в хорошей прозе тоже есть свой ритм, как и в любой музыке, в том числе церковной — можно вспомнить колокол и даже било, ударяя в которое, будильщик будит насельников монастыря.

  • МО

    Кириос!
    Насколько я понял, Ольга Сергеевна, Вы хотите сказать, что ритм, против которого я имею нечто против, говоря, что «рифмованную поэзию я бы сравнил скорее с эстрадной музыкой, исполняемой под барабан нежели с той музыкой, которую слышали и писали церковные гимнотворцы», — этот ритм необходимо присутствует везде: в «дыхание, сердцебиение, смена времён года, дня и ночи, приливы, отливы…»? Поэтому выступать против этого ритма, всё равно что выступать против самой природы? Так?

    Воспользуюсь Вашим красивым образом — «поэзию можно сравнить с парадом словесности, участники которого двигаются в едином ритме (в отличие от пленных, которые идут не в ногу, а кто как может)» — чтобы пояснить свою мысль. Идти в ногу словесному параду современной поэзии помогает рифма и ритм (ямб, хорей, дактиль и т.д.). А в церковной поэзии используются иные средства для достижения согласного движения участников парада. В ней иной ритм строит ряды – смысловой. Во второй части статьи «Яко от оброщения…» показано, в каком смысловом ритме созвучны первая, вторая и третья строки тропаря.

    Безкни́жныя ученики́/ Дух Твой Святы́й наказа́тели яви́, Христе́ Бо́же,/ и многовеща́нным сли́чием язы́ков пре́лесть упраздни́,// я́ко Всеси́лен. Многовеща́нным сли́чием — значит многогласным согласием, которое достигается не внешними способами организации «словесных парадов», но главным словесным ритмом — смысловым.

    Святитель Игнатий (Брянчанинов): Что прежде всего поразило меня в писаниях отцов Православной Церкви? Это их согласие, согласие чудное, величественное. Осьмнадцать веков свидетельствуют единогласно единое учение, учение Божественное! Когда в осеннюю, ясную ночь гляжу на чистое небо, усеянное бесчисленными звездами столь различных размеров, испускающими единый свет, тогда говорю себе: таковы писания отцов. Когда в летний день гляжу на обширное море, покрытое множеством различных судов с их распущенными парусами, подобными белым лебединым крылам, судов, бегущих под одним ветром к одной цели, к одной пристани, тогда говорю себе: таковы писания отцов. Когда слышу стройный многочисленный хор, в котором различные голоса в изящной гармонии поют единую песнь Божественную, тогда говорю себе: таковы писания отцов. Какое между прочим учение нахожу в них? – Нахожу учение, повторенное всеми отцами, учение, что единственный путь к спасению – неуклонное последование наставлениям святых отцов. «Видел ли ты, – говорят они, – кого-либо прельщенного лжеучением, погибшего от неправильного избрания подвигов, – знай: он последовал себе, своему разуму, своим мнениям, а не учению отцов, из которого составляется догматическое и нравственное Предание Церкви. Им она, как бесценным имуществом, препитывает чад своих».
    https://azbyka.ru/otechnik/Ignatij_Brjanchaninov/simfonija-po-tvorenijam-svjatitelja-ignatija-brjanchaninova-tereshenko/185

  • Отец Георгий, конечно, смысл важнее ритма и рифмы, но и хлеб подают на блюде. Тропарь рассчитан на то, что его будут петь, поэтому рифмы в нём могут отсутствовать, но ритм есть всё равно. Если же говорить о поэзии, существующей вне церковных стен, то там любое отсутствие рифмы — уже сбой, а когда отсутствие рифмы и тем более ритма становится системой, то это уже распад стихотворной формы, превращении поэзии в прозу, которая, при всех её достоинствах, более приземлена.
    У церковной поэзии есть свои высоты — творения святых отцов. Но сама форма церковных гимнов не является залогом того, что перед нами совершенное произведение — сравните, например, древние акафисты с современными.

  • МО

    Насколько я понял, мы разные смыслы вкладываем в одинаковые слова. СловА «рифма» и «ритм» происходят из одного греческого корня ῥυθμός (размеренность, ритм, такт, соразмерность) (буква θ может произноситься как «т» и как «ф») и означают повторение одинаковых звуков в разных строках и повторение одинакового количества ударных и безударных слогов в разных строках. Я же говорю о смысловых ритмах (рифмах), т.е. об одинаковом смысловом построении разных строк. Формы церковных произведений (тропарь, акафист, кондак) меня в данном случае не интересуют. Похожая ситуация недопонимания возникла у нас с выражением «Богослужение это Божий театр». Оно оказалось смутительным, хотя опиралось на выражение архиепископа Никанора «Церковь – вот наш народный театр!»
    http://vetrovo.ru/inoi/arhiep-nikon-rozhdestvenskij-o-teatre/#footnote_01_top
    А почему смутило? П.ч. для Вас театр это БДТ, а для меня театр это Божия скиния. Кстати, слово «сцена» происходит от слова «скиния».

  • Отец Георгий, Вы нашли «смысловые рифмы» в строках тропаря, где отсутствуют рифмы «внешние». Не спорю с этим, но хочу вступиться за поэзию, в которой присутствуют и привычные нам, «внешние» рифмы. Наличие рифмы не делает произведение более примитивным, подобным эстраде, наоборот: необходимость рифмовать строки сжимает пространство стихотворения, заставляя подбирать как можно более точные слова. Конечно, графомана это может погубить, а мастеру только пойдёт на пользу.
    Что касается театра, то думаю, что слова архиепископа Никанора «Церковь – вот наш народный театр!» означают не то, что Церковь равна театру, а то, что не театр нужен народу, а Храм. «Припомните, что говорил в Бозе почивший святитель Никанор: «Церковь – вот наш народный театр!» И это – глубоко мудрое слово. Если правда, что театр отвечает известной эстетической потребности души, то эта потребность уже вполне удовлетворена церковной обрядностью. Святая Церковь, как заботливая мать, предусмотрела эту потребность души и, заметив, к чему повело удовлетворение ее в язычестве посредством театра, отвергла самый театр и сама взялась удовлетворять сердцу христианина своею образностью. Ведь древний языческий театр в первый век своего существования был почти богослужением для язычников. И замечательно, что наш простой народ сердцем чувствует всю красоту обрядов церковных, услаждается ими, хотя и не понимает часто их внутреннего значения. И надобно радоваться этому и все внимание, все заботы устремлять к тому, чтобы всячески возвысить это благолепие: и пением общецерковным, и участием диаконов в священнослужении, и чтением детей-школьников, простой, но жизненной проповедью. Народ знает, что Церковь не благословила театр, а только терпит его».
    http://vetrovo.ru/inoi/arhiep-nikon-rozhdestvenskij-o-teatre/#footnote_01_top

  • МО

    «Наличие рифмы не делает произведение более примитивным, подобным эстраде, наоборот: необходимость рифмовать строки сжимает пространство стихотворения, заставляя подбирать как можно более точные слова». (Ольга Сергеевна)
    Г.С.: Почему же тропари, кондаки, ирмосы и др. церковные тексты не написаны в рифму, если рифма позволяет сжимать «пространство стихотворения, заставляя подбирать как можно более точные слова»?

    «Что касается театра, то думаю, что слова архиепископа Никанора «Церковь – вот наш народный театр!» означают не то, что Церковь равна театру…» (Ольга Сергеевна)
    Г.С.: А, по-моему, именно это и означают слова архиепископа Никанора: церковь равна театру. Но под театром в данном случае надо понимать не БДТ и не Ленком, а тот смысл, который слово «театр» имело изначально — зрелище. Церковь это духовный театр, а Богослужение это театральное действо, участники которого общаются с Богом.

  • Отец Георгий, если слова «рифма» и «ритм» происходят из одного греческого корня, который означает «повторение», то это повторение, безусловно, есть и в тропарях. Кстати, в первые века христианства тропарей не было совсем, а возникновение их вызывало неприятие у подвижников:
    «Старец сказал ему: увы нам, сын мой, что приблизились дни, в кои монахи оставят твердую пищу, изреченную Духом Святым, и изберут себе последования с песньми и по гласам. Какое сокрушение, какие слезы родятся от тропарей? Какое сокрушение монаху, когда он стоит в церкви или в келлии и возвышает глас свой, как вол?»
    http://vetrovo.ru/inoi/iz-drevnego-paterika/
    Позднее появилось много прекрасных гимнографов, но если они писали свои тексты без рифм (в привычном нам значении), значит, в них не было нужды — возможно, с точки зрения формы важнее было, чтобы тексты ложились на гласы, поэтому обращали внимание в первую очередь на то, чтобы соблюсти необходимый размер. Вряд ли отсутствие рифм в церковной поэзии должно становиться нормой для поэзии в целом.

    По поводу театра не могу с Вами согласиться: мне кажется, неверно называть богослужение зрелищем. Ведь богослужение — это в первую очередь то, что незримо или видимо лишь отчасти: Таинства и Сам Христос. К тому же там, где зрелище, мы только зрители, а в богослужении участвует каждый.

  • МО

    «Вряд ли отсутствие рифм в церковной поэзии должно становиться нормой для поэзии в целом». (Ольга Сергеевна)
    Г.С.: Кто же с этим спорит? Но речь-то о том, что, согласно Вашим словам, «наличие рифмы не делает произведение более примитивным, подобным эстраде, наоборот: необходимость рифмовать строки сжимает пространство стихотворения, заставляя подбирать как можно более точные слова». Так вот, если бы дела с рифмой обстояли так, как Вы говорите, а именно, рифма «сжимает пространство стихотворения, заставляя подбирать как можно более точные слова», то все лучшие словесные произведения человечества были бы рифмованными, но это не так. Кстати, ссылкой на патерик Вы свои слова о рифме опровергаете. Разве нет?

    «По поводу театра не могу с Вами согласиться: мне кажется, неверно называть богослужение зрелищем. (Ольга Сергеевна).
    Г.С.: Хорошо. Богослужение это лицезрение. Или Вы и с этим не согласны, п.ч. в лицезрениях «мы только зрители, а в богослужении участвует каждый» (О.С.)?

  • Конечно, не думаю, что все лучшие произведения должны быть стихотворными (хотя и считаю, что стихотворные выше прозаических, если говорить о светской культуре). Всё зависит от цели, которую вольно или невольно ставит перед собой автор. Далеко не обо всём нужно говорить в стихах и не всегда можно быть настолько кратким. Ссылку на патерик дала потому, что хотела сказать: и гимнографию не нужно идеализировать, были подвижники, которые жили и спасались без неё, а пение тропарей считали принижением монашеского подвига.
    Не совсем понимаю, что Вы подразумеваете под лицезрением, говоря о богослужении. Мне кажется, богослужению смело можно оставить его привычное название — богослужение, поскольку оно вполне исчерпывающее и очень понятное. Мне скорее приходилось сталкиваться с тем, что искусство величали служением, а не богослужение — театром:
    Служенье муз не терпит суеты…
    А.С. Пушкин

Уважаемые читатели, прежде чем оставить отзыв под любым материалом на сайте «Ветрово», обратите внимание на эпиграф на главной странице. Не нужно вопреки словам евангелиста Иоанна склонять других читателей к дружбе с мiром, которая есть вражда на Бога. Мы боремся с грехом и без­нрав­ствен­ностью, с тем, что ведёт к погибели души. Если для кого-то безобразие и безнравственность стали нормой, то он ошибся дверью.

Календарь на 2024 год

«Стихотворения иеромонаха Романа»

Сретенские строки

Новый поэтический сборник иеромонаха Романа

Не сообразуйтеся веку сему

Книга прозы иеромонаха Романа

Где найти новые книги отца Романа

Список магазинов и церковных лавок