col sm md lg xl (...)
Не любите мира, ни яже в мире...
(1 Ин. 2:15)
Ветрово

Василий Никифоров-Волгин. Молнии слов светозарных

Василий Акимович Никифоров-Волгин (1900-1941) — русский православный писатель, живший в Эстонии. Служил псаломщиком в нарвском Спасо-Преображенском соборе, некоторое время был учителем будущего Патриарха Алексия II. В мае 1941 г. был арестован органами НКВД, 14 декабря 1941 г. — расстрелян «за издание книг, брошюр и пьес клеветнического, антисоветского содержания».

Лю­бил де­душ­ка Влас среб­ро­тка­ный лад цер­ков­но­сла­вян­ско­го язы­ка. Как за­го­во­рит, бы­ва­ло, о кра­со­тах его, то так и об­даст те­бя мо­на­стыр­ским вет­ром, так и осве­тит все­го свя­тым све­том. Каж­дое сло­во его ка­за­лось то зо­ло­тым, то го­лу­бым, то ла­зо­ре­вым и креп­ким, как та­ин­ствен­ный ада­ман­тов ка­мень. Тяж­ко гру­стил де­душ­ка, что ма­ло кто по­сти­гал све­то­зар­ный язык жи­тий, Про­ло­га, Ве­ли­ко­го ка­но­на Ан­дрея Крит­ско­го, Ми­ней, Три­о­ди Цвет­ной и Пост­ной, Ок­то­и­ха, Псал­ты­ря и про­чих бо­го­вдох­но­вен­ных пи­са­ний.

Не раз го­ва­ри­вал он мяг­ко гу­дя­щим сво­им го­ло­сом:

— В кла­де­зе сла­вян­ских ре­че­ний — зла­тые струи вод Гос­под­них. В нем и звез­ды, и лу­чи, и ан­гель­ские гла­сы, и ка­ме­ния мно­го­цвет­ные, и чи­сто­та, сне­га гор­но­го свет­лей­шая!

Развернет, бывало, дед одну из шуршистых страниц какой-нибудь древней церковной книги и зачнет читать с тихой обрадованной улыбкой. Помню, прочитал он слова: «Тя, златозарный мучеников цвет, почитаю». Остановился и сказал в тихом вдумье:

— Вникни, чадо, красота-то какая! Что за слово-то чудесное: «златозарный». Светится это слово!

До слез огорчало деда, когда церковники без великой строгости приступали к чтению, стараясь читать в нос, скороговоркой, без ударений, без душевной уветливости.

Редко кто понимал Власа. Отводил лишь душу со старым заштатным дьяконом Афанасием — большим знатоком славянского языка и жадно влюбленным в драгоценные его камни.

Соберутся, бывало, в повечерье за пузанком рябиновой (прозванной дедом «Златоструем»), и заструятся у них такие светлопевучие речи, что в сумеречном домике нашем воистину заревно становилось. Оба они с дьяконом невелички, сребровласые, румяные и сухенькие. Дедушка был в обхождении ровен, мягок, не торопыга, а дьякон — горячий, вздымистый и неуемный. Как сейчас помню одну из их вечерних бесед…

Набегали сумерки. Дед ходил в валенках-домовиках по горенке и повторял вслух только что найденные в Минеи слова: Молниями проповедания просветил еси во тьме сидящия.

Дьякон прислушивался и старался не дышать. Выслушал, вник, опрокинул чарочку и движением руки попросил внимания.

Дед насторожился и перестал ходить. Полузакрыв глаза, с легким румянцем на щеках, дьякон начал читать чистым переливным голосом, мягко округляя каждое слово:

— Велий еси, Господи, и чудна дела Твоя, и ни едино же слово довольно будет к пению чудес Твоих. Твоею бо волею от небытия в бытие привел еси всячески: Твоею державою содержиши тварь и Твоим промыслом строиши мир…

Дед загоревшимся взглядом следил за полетом высоких песенных слов, а дьякон продолжает ткать на синих сумерках серебряные звезды слов:

— Тебе поет солнце, Тебе славит луна, Тебе присутствуют звезды, Тебе слушает свет, Тебе работают источницы, Ты простер еси небо яко кожу, Ты утвердил еси землю на водах, Ты оградил еси море песком, Ты к дыханиям воздух излиял еси…

Дьякон вскакивает с места, треплет себя за волосы и кричит на всю горницу:

— Это же ведь не слова, а молнии Господни!

Дед вторит ему с восхищением:

— Молниями истканные ризы Божии, — и в волнении ходит по горенке, заложив руки за монастырский поясок.

В такие вечера вся их речь, даже самая обыденная, переливалась жемчугами славянских слов, и любили, грешным делом, повеличаться друг перед другом богатством собранных сокровищ. Утешали себя блеском старинных кованых слов так же, как иные утешают себя песнями, плясами и музыкой.

— А это разве не дивно? — восклицает дьякон. — Слушай: Таинство ужасное зрю: Бог бо, Иже горстию содержай всю тварь, объемлется плотию в яслех безсловесных, повиваяй мглою море.

— Не слова, а звезды светосиянные, светильники светлейшие и прозарнейшие, — с дрожью в голосе отзывается дед, — светловещанная мудрость!

— А не возликуешь ли душою, раб Божий Власий, когда запоют над гробом твоим: В путь узкий ходшии прискорбный, вси в житии крест яко ярем вземшии… Приидите, насладитеся ихже уготовах вам почестей и венцев небесных… Сей бо отходит яко дым от земли, яко цвет отцвете, яко трава посечеся…

— «Жизнь наша есть цвет и дым, и роса утренняя воистину», — прибавляет Влас и обнимает дьякона.

— А какие слова-то, Господи, встречаются: световидный, светоблистанный, светоносный, светозарный, — говорит он сквозь слезы. — «Душу мою озари сияньми невечерними»… «Цвете прекрасный», «шум громный», «зарею пресветлою озари концы вселенной», «жизнь нестареемая», «одеяйся светом яко ризою»… «Милосердия двери отверзи нам». Все светло. Все от сердца, от чистоты, от святости, от улыбки Господней…

Подозвал, помню, меня дед к себе, погладил по голове и сказал: «Возлюби Божью красоту!»

До поздней ночи сквозь прозрачную дрему слышишь то дьякона, то дедушку, пересыпающих жемчуг Божьих слов. И не хочется погружаться в сон: так бы и колебался на зыбких певучих струнах боговдохновенных речений.

Из книги В. А. Никифорова-Волгина «Родные огни»
Сайт «Ветрово»

Заметки на полях

Уважаемые читатели, прежде чем оставить отзыв под любым материалом на сайте «Ветрово», обратите внимание на эпиграф на главной странице. Не нужно вопреки словам евангелиста Иоанна склонять других читателей к дружбе с мiром, которая есть вражда на Бога. Мы боремся с грехом и без­нрав­ствен­ностью, с тем, что ведёт к погибели души. Если для кого-то безобразие и безнравственность стали нормой, то он ошибся дверью.

Календарь на 2024 год

«Стихотворения иеромонаха Романа»

Сретенские строки

Новый поэтический сборник иеромонаха Романа

Не сообразуйтеся веку сему

Книга прозы иеромонаха Романа

Где найти новые книги отца Романа

Список магазинов и церковных лавок