col sm md lg xl (...)
Не любите мира, ни яже в мире...
(1 Ин. 2:15)
Ветрово

Лариса Баранова-Гонченко. Языком полынным говорить

Я глу­бо­ко убеж­ден, что единст­вен­ное про­ти­во­я­дие, спо­соб­ное за­ста­вить чи­та­те­ля по­за­быть веч­ные «я» ав­то­ра, — это пол­ней­шая ис­крен­ность по­след­него.
Стен­даль. Во­спо­ми­на­ния эго­ис­та

Ко­нец ХХ ве­ка (80-е, 90-е) не ща­дил нас не толь­ко без­жа­лост­ным на­по­ром мас­со­вой куль­ту­ры, но так­же и вы­бро­сом боль­шо­го ко­ли­чест­ва псев­до-зна­чи­тель­ной бар­дов­щи­ны, сре­ди ко­то­рой от­час­ти за­кон­но, но боль­шей частью спор­но, проч­но за­кре­пи­лись име­на Вы­соц­ко­го и Окуд­жа­вы. За­кре­пи­лись, об­ра­зо­вав сво­е­го ро­да пло­ти­ну. Эти та­лые во­ды по­э­ти­чес­кой от­те­пе­ли, ка­за­лось, пре­гра­ди­ли путь вся­ко­му ина­ко­мыс­лию, ина­ко­пе­нию, ина­ко­сти­лю и ина­ко­со­дер­жа­нию. В национально-эстетическом, этическом, поэтическом и просто человеческом смысле гораздо более соответствующие, адекватные времени и инородному характеру песни (стихи-песни) Николая Шипилова, Виктора Верстакова, ныне покойного отца Владимира (Сидорова), Михаила Гаврюшина оставались и остались по сей день недоступными для тех, кто больше всего нуждался в них. Скажем иначе — для тех, кто нуждался в них гораздо больше, нежели в Высоцком и Окуджаве. Однако же дело сделано — законы культурной приватизации начали действовать в обществе задолго до чубайсовского ваучера.

Как вдруг (воистину «внимая Божьему веленью») на чаше весов начинает наступать некоторое неожиданное и странное равновесие — являются духовные песнопения иеромонаха Романа. Кассеты с голосом поющего монаха распространяются широко, мгновенно, легко, без ажиотажа и истерик — Россия заслушалась…

Иначе не скажешь — как гром среди ясного неба. Действительно гром (гром покаяния! гром обличения!) для мирской заблудшей души и действительно среди однообразного ясного песенно-поэтического неба с его непререкаемыми фальшивыми светилами.

Имеющий уши да услышит: «Буду я пресыщенному люду языком полынным говорить… Обличать налево и направо… Слушайте — у правды нет секретов… Ваша жизнь — греховная услада, грех скрывает жало в темноте».

О поэте иеромонахе Романе написано уже достаточно много, хотя скорее описано написанное. И просто об иеромонахе Романе уже тоже кое-что написано — и в том и в другом случае с необходимым пиететом, смирением и, я бы даже сказала, подобострастием — написано, как бы испрашивая благословения. И это так по-человечески и по-христиански понятно — иеромонах же все-таки, а не просто светский поэт! Сам отец Роман с критикою суров — не забалуешь! —

Он мнит себя росiйскою лампадой.
Держать его творенья довелось.
Ах, критик мой, панельною помадой
Твои статьи пропитаны насквозь.

Критику женского рода тут и вовсе есть над чем задуматься. Задуматься и попридержать ретивое перо.

Но, видит Бог, не только из человеческого или угодливого страха так непросто говорить о творчестве иеромонаха Романа. Само явление дает слишком много поводов к невероятному жанру в русской критике — многозначительному и глубокомысленному молчаливому раздумью.

Первоначально мы услышали его голос прямо из келии: «У меня мечта — сделаю себе я келию и закроюсь в ней… Келия моя ветхая, чётки на стене… О моя пустынная келия, ты мой Третий Рим… Келия моя тесная, сквозняки от дыр…» Или: «Вспомнил жизнь свою прошедшую — нерождённым позавидовал» — это озаряло и очищало особым светом, казалось, он никогда не покинет свою келию, не оставит ее ни на час — ее, нестандартный приют творческого вдохновения, своей поэтической молитвы: «О Всепетая Мати!.. Только бы Гефсиманийской ночью от Руси не отняла Покров… О Отроковице, Мати Света, нету силы отступленья зреть. Что еще просить мне в жизни этой — дай мне православным умереть».

По слабости человеческого эгоизма мы рассчитывали, что звуки эти будут до скончанья нашего общего века доносится до нас из этой кельи, что ничто не стронет с места нашего молитвенника и поэта, а само присутствие в мире иеромонаха Романа обещает нам в миру недостижимое равновесие и умиротворение.

Сам же иеромонах Роман сам нам это вовсе не обещал, и себя не пощадил в последующих откровениях:

Как я стремился к иноческой доле!
Увы, увы! Подъять ея не смог.
Попрал обеты вольно иль неволей.
Да судит Бог.

Меня всегда влекло уединенье,
Но жил в мiру, который не отверг.
И это раздиранье-раздвоенье
Вещало мне: — Ты ветхий человек.

Книги иеромонаха Романа (а их теперь уже много, включая избранные, или, как правильно называет их сам автор, избра́нные) — это не просто поэтические тетради, не только сложенные песнопения, но, прежде всего, дневники странствующего монаха и поэта. География их — самая обширная: Белоруссия, Украина, Молдавия, Сербия, Литва, Польша. А между ними — одинокой несгораемой свечой стоит главное место обитания — скит Ветрово во Псковских землях.

Итак, география их обширна, а содержание — мучительно, как мучительно тяжело само совмещение двух понятий: монах и поэт.

Это она, поэзия, выводит и вызывает его из кельи в мир, где он, прирождённо верующий, что высшая поэзия — молитва, узнаёт, что поэзия — также игра, театр, турнир… И что рядом с поэзией уживается ещё и критика. Но как же критика может ужиться рядом с молитвой? Вот оно — «раздиранье- раздвоенье», которое несет сам поэт иеромонах Роман и которое он неизбежно передает критику.

Верно было бы сказать, что поэт отец Роман составляет абсолютное исключение в русской поэзии, в истории литературы у него нет «братии». И дело не только в том, что монах с гитарою в руках у микрофона — явление неожиданное даже для нашей, видавшей виды культурной цивилизации. Дело в том, что он есть абсолютный антипод этой так называемой культурной цивилизации, возвышенный воин, сражающийся против ее законов.

Дело даже в том, что как монах он называет адом земное бытие — стало быть, мирское бытие, в первую очередь, а как поэт не может обойтись без его реалий, без его ритма, без его звука и музыки.

Вот почему столь же верно было бы вычислять или исчислять поэта отца Романа от самых корней традиции древнерусской, средневековорусской и современной русской поэзии. В его дидактике, поучениях и нравоучениях слышен голос одинокого странника Григория Сковороды, а в подлинно народных лирических стихах опыт Некрасова и Сурикова, Есенина и особенно Рубцова. С Рубцовым у поэта особая связь (неважно — осознанная ли). Особенно примечательно, как рубцовская «звезда полей» преображается у иеромонаха Романа в «лампадную звезду».

Кажется, что отчаянная декларация о раздираньи-раздвоеньи несет в себе неразрешимость и безысходность, ибо поэту показан мир, а монаху он противопоказан. Кажется, что гармония, без которой не наступает момент поэзии, — невозможна. Однако отец Роман, только ему одному доступной художественной молитвой, испрашивает себе эту гармонию — гармонию юродства в миру.

Это его вторая, невидимая келия, его мечта, его крест:

Сон мне приснился,
Очень странный сон:
Будто я слышу
Погребальный звон…

Виделась в чёрном
Моя Родина.
Виделось диво —
Я юродивый.

Идея юродства выношена, выстрадана, заявлена еще в ранних стихах, написанных двадцать и более лет назад:

Пробил мой час. Пора приспела.
Пойду, забыв отца и мать,
Своё нутро рубашкой белой
В воде юродства полоскать.

Пойду в подряснике потёртом,
Скуфью надвинув до бровей,
По бездорожью и потёмкам
Прельщённой Родины моей…

В этом программном, как принято говорить, стихотворении есть и ключевое слово, ключевое понятие для всех, кто слушает и читает иеромонаха Романа — «прельщенная Родина» (заметим, что при написании Родина у поэта — всегда с большой буквы!).

Чувство опасности, огромной, надвигающейся беды, которую слышит поэт и молитвенник, помогает ему обнаружить в себе, возможно, главное качество — воина. И ещё жёстче и больней, чем у Есенина («В своей стране я словно иностранец») сказано у поэта-монаха: «На земле родимой — Родина в опале».

Да, он воин Христов, и потому так непримирим к «Нафанаилам», изменившим главному в характере библейского Нафанаила — отсутствию лукавства:

Одеждой нашей нам не оправдаться,
И годы в этих стенах ни при чём,
Коль можно и служить, и причащаться,
И оставаться злобным существом…

Смеётся враг! Ещё б не веселиться!
Кто с горькою подменой не знаком?
Слыть на мiру великим прозорливцем,
У Бога быть — лукавым стариком.

Но он не только духовный воин, но еще и солдат, солдат России и православного славянства. И потому он сначала напишет:

О Сербия — ведомая к пропятью!..
И ложь и зло со славою творится!
Не от кадильниц — от пожарищ дым.
О Сербии кричать или молиться.
Братушки сербы, что же мы стоим?

И он не устоял, — отправился-таки в Сербию — как монах, как поэт и как воин — кричать и молиться одновременно.

Весь духовный, творческий, житейский путь иеромонаха Романа в конце концов и доказывает нам, что в его «раздирании- раздвоении», в его крике и молитве — особый, неповторимый, еще не опознанный и не осознанный нами дар. Дар — редкий, дар — новый. Дар нового века и времени. Это дар верных. Дар последних времен.

В раннем песнопении «Колокольный звон», озарившем Россию, особо отмеченной пронзительной простотою, он призывал и вопрошал:

Твой черёд настал,
Молодой звонарь,
Пробуди простор,
Посильней ударь.
— Господи, помилуй.

С музыкой такой
Хоть иди на смерть!
Много ли тебе,
Русь Святая, петь?

Словно готовил себя к трудному подвигу и звонаря, и поэта, и воина.

Когда он подводит итоги своей личной судьбы, они грустны, противоречивы и печальны, как и положено быть у поэта (юродивого, монаха, воина):

Я вызвал нарекания в народе
То чётками, то лирой на груди.
Но шёл, как мог, и при любой погоде
Святошам всё равно б не угодил…

Здесь что-то от ущербности? Вы правы.
Но лучше в поношеньи пребывать,
Чем смрад и гной тщеславно и лукаво
Нарядною рубахой прикрывать.

Когда же он подводит итоги двадцатого века, то с упоением молодого звонаря (именно с тем самым упоением «в бою у бездны мрачной на краю») пророчит России радость:

И как бы мiр ни собирал каменья,
Ни призывал идти в последний бой,
Русь устоит и в будущих сраженьях,
Встречая верных в Выси голубой.

От полынной горечи — к радости — непостижимая и одновременно постигаемая амплитуда его сложного поэтического дара, его непростой иноческой и мирской судьбы.

Лариса Баранова-Гонченко
Из сборника «Совесть России. Иеромонах Роман (Матюшин)». Сост. Л. Ильюнина. СПб., 2005
Сайт «Ветрово»

Заметки на полях

  • Коломна

    Сильный, глубокий, пронзающий душу читающего, очерк (портрет, анализ, высокая суть!).
    Сердечная благодарность автору.

  • Нижний Новгород

    Когда-то очень любила авторскую песню: Окуджавы, Розенбаума, Визбора и др., но особенно — Высоцкого, песни которого звучали достаточно часто. Сейчас читаю и дивлюсь: оказывается не только этими песнями заслушивалась Россия, песни отца Романа были не менее известны и любимы. Почему же они прошли мимо меня? Хотя одна всё-таки смутно припоминается. Много лет назад слышала ее по радио. «Бом, бом, бом – спешите в храмы Божии…», — пел высокий мужской голос. Но тогда отравленному атеизмом уму она показалась настолько сказочной, как-будто пришедшей из далекого далека, из другой эпохи и не имеющей к нынешней жизни никакого отношения. Она никак не вписывалась в привычный ряд бардовских песен, то ироничных, то романтичных, то надрывно-трагических и, наверное, — в тогдашний строй моей души.
    И вот, много лет спустя, опять услышала голос отца Романа. Был солнечный и по-летнему тёплый день -11 мая. Мы с сестрой договорились встретиться и немножко прогуляться. Села в маршрутку, надела наушники и стала искать в интернете песню «Родник » в исполнении Олега Погудина, которую слушала накануне весь вечер, ещё не зная кто ее автор, да и не пытаясь узнать (какая разница?). И никак не ожидала увидеть: слова и музыка иеромонаха Романа. Мне показалось это интересным — монах написал песню, подумала: а может быть не одну? Поисковик на запрос «иеромонах Роман песни» выдал их несколько, первая из которых называлась «Слава Богу, снова я один». На слова этой удивительной песни (и, конечно, — на её исполнение) душа отозвалась с такой силой, что едва успела вынуть из сумки и надеть солнцезащитные очки, чтобы окружающие не подумали, будто у меня случилось неизбывное горе и не стали меня жалеть, потому что на самом деле случилось ровно обратное. Не думаю, что это были слёзы сентиментальности (хотя, признаться, этим грешу). Скорее это душа «коснулась чистоты», того, что она искала и ждала. Два-три следующих месяца не хотелось слушать и петь ничего, кроме песен отца Романа. Некоторые, правда, понравились не сразу, а спустя какое-то время. Потом удивлялась себе: как могла не заметить, не оценить по достоинству? Но эта первая услышанная мной песня до сих пор остается одной из самых любимых.
    Давно уже не могу слушать Высоцкого — душа просит иного.

  • Людмила Николаевна, Храмы открылись в 90-х, но мы не все сразу пришли в Храм. Каждый в своё время. Это рост духа и до принятия стихов и песнопений о. Романа надо дорасти. Я тоже вначале не могла слушать песнопения, слишком плакательные для моего восприятия были. Потом только стихи читала. А вот потом открыла для себя и песнопения. Всегда плачу когда слушаю — «Вижу я себя седым-седым во сне»

  • Нижний Новгород

    Да, Светлана, до всего нужно дорасти. И до стихов и песен отца Романа, и до веры. Когда-то православие мне представлялось чем-то таким, что подходит только старушкам. Со стороны казалось, что от него веет смертью, о которой думать никак не хотелось. И даже когда было очень тяжко на душе, в церковь не тянуло. Вместо этого шла к психологу, и он действительно помогал. И лишь когда в мою жизнь пришла первая настоящая скорбь, я задумалась о смерти всерьёз. И впервые захотелось пойти в церковь не на экскурсию. Атеисткой уже давно себя не считаю, но христианским вероучением начала интересоваться недавно, когда познакомилась с верующей (правда — протестанткой). Стала читать Библию. Сходила раз на их собрание — не понравилось: слишком много пафоса, эмоций и слов ни о чем. А когда услышала «пророков», говорящих никому не ведомыми «языками», которые якобы посылает им Святой Дух, то и вовсе стало не по себе. Через несколько месяцев после этого в моей жизни появились песни отца Романа, а потом и этот сайт, который здорово вправляет мозги, чему я очень рада.

Уважаемые читатели, прежде чем оставить отзыв под любым материалом на сайте «Ветрово», обратите внимание на эпиграф на главной странице. Не нужно вопреки словам евангелиста Иоанна склонять других читателей к дружбе с мiром, которая есть вражда на Бога. Мы боремся с грехом и без­нрав­ствен­ностью, с тем, что ведёт к погибели души. Если для кого-то безобразие и безнравственность стали нормой, то он ошибся дверью.

Календарь на 2025 год

«Оглядывая прожитую жизнь...»

Месяцеслов

О временах года с цветными иллюстрациями

От сердца к сердцу

Новый поэтический сборник иеромонаха Романа

Где найти новые книги отца Романа

Список магазинов и церковных лавок