Михаил Поздняков. «Три сестры перед Богом родные…»

Есть названья извечно святые,
В каждой буковке — искры любви…
Две сестры — Беларусь и Россия,
Две сестры по судьбе и крови́.

Обе искренни и синеглазы,
Над обеими — лёт журавлей,
Отражаются ивы и вязы
В чистых водах, что неба синей.

В душах — вольницы вечной стихия,
И от пращуров в них — непокой.
Две сестры — Беларусь и Россия,
Не отде́лишь одну от другой.

Наступали годины лихие…
У пучины на самом краю
Две сестры — Беларусь и Россия
Шли на битву в едином строю.

Мир иной… Но кого ни спроси я,
Эти чувства всё так же остры.
Две страны — Беларусь и Россия,
Две руки…
Две любви…
Две сестры…

Пусть бегут, пролетают года,
Увлекая в просторы иные,
Только будут везде и всегда
Возвышать нас понятья святые.

День Победы! Отчизна! Народ! —
С этим мы родились и шагаем,
С этим каждый весною идет
На свидание с праздничным маем.

Май шагает, отвесив поклон
Ветеранам — их мало осталось,
Помня шелест победных знамен,
Помня схваток смертельных усталость.

Каждый третий в пожаре войны
Вечной болью застыл, вечным стоном.
И живем мы, не зная цены
Синим рекам и соснам зеленым…

Хорошо и свободно живем
Среди этой красы величавой,
Каждым сном дорожа, каждым днем
И отцовской немеркнущей славой…

Беларусь, Украина, Россия —
Величаво звучат имена.
Три сестры перед Богом родные,
Три славянки на все времена.

Неужели вас кто-то разлучит,
Посмеётся над вашим родством?
Сладким пряником тайно подкупит,
На колени поставит кнутом?

Неужели позволите снова
Оказаться под страшной ордой?
Заросло, может быть, Куликово
Поле сорной, глухой лебедой?

Не простят тем ни деды, ни внуки,
Кто родство вековое предаст,
Кто на долгие, горькие муки
Миллионы безвинных отдаст.

Беларусь, Украина, Россия!
Дорогие навек имена.
Вы единством и дружбой красивы
И могучи на все времена!

Ее в безумии крушили.
Трос, будто змей, прирос к кресту.
Я омертвел: наш дух душили
И попирали красоту.

Но рвались петли, завывали
Моторы мощных тракторов.
Разрушив, вряд ли осознали,
Что в спешке наломали дров.

И грустно было мне, подростку,
Постичь трагедии не мог.
Шептала бабка, как угрозу:
«Злодеев покарает Бог…»

Не знаю, по какой причине,
Но преждевременно с земли
Вандалы — алкаши-мужчины
На наше кладбище сошли.

А храм недавно возродили,
И ожила земля окрест.
На скромной бабкиной могиле
Аж засиял весною крест.

Не надейтесь только на себя,
Чувствуйте во всём и всюду Бога.
Жить на свете надобно любя:
Без Любви жизнь сера и убога.

Без Любви к Всевышнему в себе,
Без Любви к Всевышнему в Природе.
Без неё, блуждая по судьбе,
Мы чужие истинной свободе.

Там, где нет Любви, восходит зло
В самых разных масках и обличьях,
Там живое илом занесло,
Там беда кричит до неприличья.

Дикость и насилие давно
Бьют по обе стороны порога…
Люди, нас убережет одно —
Трепетная искренность пред Богом.

Бродит месяц над хатой пустою,
Зацветает в канаве вода.
Я с печально-тревожной душою
Каждый год поспешаю сюда.

Где-то в небе рыдает мой папа —
Агроном, и садовник, и врач.
Запустение… Дождик закапал…
В небо некому молвить: «Не плачь…»

Травянистым бреду переулком,
Снятся ди́чкам тугие плоды.
Сердце бьется тревожно и гулко
Ощущеньем вины и беды.

Не простят меня милый мой краю
И над хатой ночная звезда,
Что так редко сюда приезжаю —
Лишь гостить приезжаю сюда…

Потому и рыдаю душою,
И предчувствую холод беды,
Когда месяц над хатой пустою
Озаряет пустые сады…

Рассвет пичугой синекрылой
Плывёт и будит край родной,
Где золотой небесной силой
Налита тучка надо мной.

Здесь рос алмазная прозрачность,
Садов пьянящий аромат…
Я дома… Я совсем не дачник…
Я новому свиданью рад…

Тропинкой пробегу до луга,
Чтоб окунуться в новый день.
Знакомо все в родной округе —
Калитки… Лавочки… Плетень…

И если в жизни что-то значу —
Лишь потому, что ты со мной.
Стою… И тихо-тихо плачу
Среди деревни неживой.

Память… Ну, как с тобой сладить?
Снится порою ночной:
Мама готовит оладьи,
Возится папа с косой.

Свищет коса над росою
В папиных дюжих руках.
Драниками, сыродоем
Утренний воздух пропах.

Мама за стенкой, живая,
В хате мы с нею вдвоем, —
Что-то под нос напевает,
Шепчет о чем-то своем.

Знаю, мне чудится это…
В детство я сном унесён.
Пусть бы и после рассвета
Дивный не кончился сон!

Чтоб, отшвырнув одеяло,
Вспомнить — я шустрый юнец.
Только бы мать напевала…
Только косил бы отец…

Сплывают годы за водой…
Как много пережито…
Но я шагаю, молодой,
Тропинкой через жито.

Иду под солнцем золотым,
Вернулся в детство вроде.
И тает счет годам, как дым, —
Я счастлив на природе.

Как лен, синеет небосклон,
Какая даль открыта! —
Я просветлен, я исцелен
Тропинкой через жито!

Как полиняло покрывало,
Смотрю — и грустно стало мне.
То покрывало мама тка́ла…
Я кросна вспомнил, как во сне:

Рисунок трепетно рождался,
Челнок сновал туда-сюда…
Но свежий колер линькой взялся,
Исчезла яркость навсегда.

На небо звонкое гляжу я,
Где синь течет из года в год,
Наверно, там, в раю, матуля
Для ангелов полотна ткет.

Какой же была ты богатой,
Уютная мамина хата!
Живою, просторной, пресветлой,
Красивой, гостиной, приветной!

Надежной была и кристальной,
Веселою, щедрой, сакральной.
Смиренно ты нас ожидала,
Любовью всегда согревала.

Без мамы потом онемела
И в вечность за ней улетела.
Фундамент один над землею:
Дожди его скорбные моют.

Я в небо смотрю виновато.
Мне чудится мамина хата —
И мама там хлеб выпекает,
Для ангелов стол накрывает.

Родная хата… Ветер воет…
Упали ставни на траву.
Никто мне двери не откроет…
Кого, кого я здесь зову?

Всё пусто… Тут и по соседству,
Где был веселый тарарам.
Я в дом вхожу, как будто в детство,
И сам себя встречаю там.

Мальчишка той поры далекой
Глядит, рубаху теребя,
Не понимая — ненароком
Он встретил взрослого себя.

И всё гляжу довольным взглядом
На непослушные вихры.
Мне хорошо с мальчишкой рядом,
Мы оба — юны и быстры.

И лишь боюсь ему признаться,
Что после пройденных дорог
Вихры, увы, не сохранятся…
И маму я не уберег.

Отцовский домик старый, серый
Передо мною — наяву…
Никто мне не откроет двери,
Тогда кого же я зову?..

Воспоминаний рой клубится,
Тоскою душу теребя.
В родную я вхожу светлицу
И в ней встречаю сам себя.

Нас двое, я и тот подросток,
Что смотрит с фото на стене
И узнает — хоть и непросто
Ему узнать себя во мне.

Он пристально глядит мне в душу,
А я слежу за ним молчком.
Так хорошо мне с ним в минувшем,
Как с самым искренним дружком.

И так неловко мне признаться:
Я свет души не весь сберег…
Иди, дружок, навстречу счастью
Излучиной крутых дорог.

Сад отцовский… Как тихо…
По́ две яблоньки в ряд…
Но молчит воробьиха,
И деревья молчат.

Приунывшие груши
Без гостинцев своих.
А бывало — за уши
Не оттянешь от них.

Сливы высохли, вишни…
Сад крапивой зарос.
Почему же так вышло? —
Всем вопросам вопрос.

Поспешаем куда-то,
Ищем новых путей.
Нет осеннего злата
Ничего золотей!..

И когда полпланеты
Облететь ты успел,
Просто вспомни, что где-то
Отчий сад опустел…

Выйду из деревни
В плеск веселых вод,
Где из-за деревьев
Светит небосвод.

Я туман раздвину
Белый, как метель,
И спущусь в низину,
В незабудок хмель.

Все еще мечтая
Стать самим собой,
Стану, день встречая,
День свой золотой.

Солнце — за плечами —
Я иду назад…
Эй, родные дали,
Вам всей жизнью рад!

Взгляд мне ветер студит,
Мокну я от рос…
Крикну людям: «Люди,
Солнце вам принес!»

Дома снова пенятся сады,
Снова хаты в розовом цветенье.
Вечером туман из немоты
Через брод несет отдохновенье.

Соловьи без устали поют,
Все печали трелью облегчая.
Сыплет позолоту там и тут
Месяц, чуть обуглившийся с краю.

Милая, родимая земля!
Дорогая отчая сторонка!
Без тебя я — будто и не я —
Душу рвет… А рвется там, где тонко.

Так в краю моем заведено —
Родиной болеть, терзаться ею.
Я уже без матери давно,
Без нее ж — вдвойне осиротею.

Я зависим:
От Бога, Отчизны,
От матери, от любимой,
От сына, дочурки,
От внуков чудесных,
От маминой речи,
От горя людского,
От хлеба и соли,
От музыки, песен,
От встреч, расставаний,
Друзей и соседей…
А быть независимым
Разве возможно,
Когда ты живой?

Хорошо мне в зеленой тиши.
Спят кувшинки в озерах полесских.
И такой здесь покой для души,
Что на мир этот гляну по-детски.

И поверю я в тысячный раз
В преслучайную горечь земного,
Что Добро, выручавшее нас, −
Это все-таки счастья основа.

В то, что совесть спасает века,
Что доверием небо измерю,
Что живу я на свете, пока
В просветленность душевную верю.

О этот взгляд полуживой
Девчушки… Там, в сиротском доме.
В нем, кроме боли ножевой,
Лишь только время на изломе.

У незакрытого окна
Стояла (видел через дверь я)
Старушка юная — она —
С глазами, полными безверья.

А за окном цвела весна,
Чуть слышно музыка играла.
Была надеждами полна
Вся мощь вселенского хорала.

А рядом, как удар под дых,
Вот эта жуткая картина,
Где при родителях живых
Одна… Сиротка-сиротина…

Ее случайно обложили —
Собаки вынюхали путь,
Когда измученная, в мыле,
Она пыталась прошмыгнуть…

Три дня голодные волчата
Скулили близко от села.
И вот, отчаяньем объята,
Она к сараю подошла.

Сарай закрыт… Замок висячий…
Беги… Судьбе не прекословь.
Но визг и запах поросячий
Бунтуют голову и кровь.

Туда… Пролезть. Там воздух пряный.
Загрызть… Тащить через овраг.
Полшага… Шаг… Но выстрел грянул,
И свора спущена собак.

С ней расправлялись зло и споро —
На шум сбежалось полсела.
Она лежала у забора
И огрызнуться не могла.

Лишь, кровью лежбище пометив,
В грядущий обращалась прах…
И мертвый крик: «Ох, дети, дети!..»
Стыл в стекленеющих зрачках.

Тропинка. Поле. Ни души.
Один лишь перед Богом…
О, как же это много! —
Тропинка. Поле. Ни души.
Уходят боль, печаль, тревога.
Уютно и легко в глуши.
Тропинка. Поле. Ни души.
Один лишь перед Богом.