В конце 2020 года исполняется 100 лет Русскому исходу из Крыма
Сербская писательница Зорица Кубурович
…Сидим мы впятером в большой избе иеромонаха Романа (Матюшина-Правдина), в скиту Ветрово, в окружении реки, болота и леса. Послушники живут в своих бревенчатых кельях, женщин поселили в отдельной избе. Мы приплыли на лодке из ближайшей деревни, а до деревни каждый добирался своим ходом: кто-то на самолете, кто-то на машине, кто-то — на автобусе. Изба иеромонаха Романа снаружи не выглядит особенно большой, но когда заходишь внутрь, пространство словно бы расширяется — на первом этаже расположена библиотека и келья отца Романа, на полу сушатся грибы, здесь же стол и печь, где готовят еду и выпекают просфоры. На втором этаже — освящённая домашняя церковь, рабочий кабинет, в котором отец Роман пишет, иконописная мастерская, кладовая, где хранятся облачения, и большая русская печь. Удивительно, что между этими помещениями нет стен. Каждый занят своим делом: отец Роман поёт в своей келье на первом этаже, редактор сайта «Ветрово» отвечает на вопросы его посетителей, молодой послушник рисует, девушка из деревни в лесу — ныне богослов — читает какой-то интересный текст, я пишу роман. При этом мы все вместе. Все намного моложе меня, от этого в доме царит оживлённая атмосфера. Они тихо говорят на языке, который для меня — сама нежность и ласка. Я перевожу про себя на свой язык, а затем просто отдаюсь звучанию музыки, меня больше не интересуют слова, я окунаюсь в спокойствие — я пишу. Да, здесь хорошо. Они здесь. И я — своя среди своих. Не слишком важна. Но и не ничтожна — человек на Пути.
* * *
Иеромонах Роман это знал, а мы, остальные, — нет: такая совместная работа собирает и организует душевные силы и каким-то непостижимым образом преумножает их. Девушка пишет первые предложения своей работы о замужних женщинах в Евангелии. Редактор находит интересный текст, и отец Роман приходит, чтобы вместе с ней обсудить его; молодой послушник пишет икону Нерукотворного Спаса; старший послушник уходит, чтобы сварить яйца на завтрашний день, он почти закончил строить свою избу; я снова пишу. Всё просто.
Я размышляю о том, почему сербы любят русских. Почему я люблю русских? Почему мне с ними так хорошо? Они какие-то… надёжные. И мужчины, и женщины. Вероятно, это связано с глубоким, всесторонним образованием, которое приобретается в православной семье и в школе, где знают, чего хотят добиться, и где предъявляются высокие требования. Так воспитывается чувство собственного достоинства, честь и патриотизм. Именно такие люди были необходимы Российской империи, и в течение веков совершалось их воспитание или отбор. Я об этом не говорю вслух, о таком не говорят.
Но почему русские любят сербов, почему их терпят, берегут, учат? Вспоминаю, что в период между двумя мировыми войнами в белградских салонах известные русские философы и теологи организовывали настоящие теологические и философские курсы для сербских интеллектуалов, которые, среди прочих, посещали нобелевский лауреат по литературе Иво Андрич и великая поэтесса Десанка Максимович. Русские основали Белградский университет и возродили женское монашество в Сербии. Они привлекли женщин из состоятельных семей к социальной работе, вдохновили их помогать нуждающимся, особенно детям, матерям-одиночкам и пожилым людям. И посвятили этому свои жизни. При этом вся Сербия по территории равна небольшой области в России. А численность сербов не превышает количество русских в Москве. Без Подмосковья. И всё же, во всех уголках России, меня как сербку встречали с большим уважением и любовью, которых я совершенно не заслужила.
Почему так происходило, почему? Я спрашиваю об этом иеромонаха Романа. Он смеётся:
— Не знаю. Я, например, просто сербский патриот.
* * *
Отец Роман обращает моё внимание на Николая Николаевича Туроверова, поэта Белой гвардии, казака в чине подъесаула, которого, раненого, спасли товарищи по оружию, когда он среди последних эвакуировался из Крыма в 1920 году. Тогда Туроверову было немногим более двадцати лет (он родился в 1899 году), однако он, ещё совсем мальчиком, уже успел повоевать в Первую мировую войну. Как и большинство русских эмигрантов, Туроверов через Константинополь попал в Сербию, а оттуда в Париж. В Сербии он начал писать стихи и стал одним из любимых поэтов русских эмигрантов в Париже, которые переписывали и декламировали его стихотворения.
В Париже он сначала работал ночным стрелочником на железной дороге. Затем уехал легионером в Африку. Сохранился анекдот того времени:
«Во время вербовки унтер-офицер, записывающий солдат в добровольцы Иностранного легиона, спрашивает:
— Солдат, кем вы были в прошлой жизни?
— Генералом, господин унтер-офицер!»
Туроверов умер в Париже в семидесятых годах прошлого века. Этот человек с неиссякаемой энергией выкупал исторические предметы Российской империи, которые попадались ему на пути, особенно те, что были связаны с его Донским атаманским полком: они стали экспонатами созданного им серьёзного исторического музея.
Его самое популярное стихотворение было позднее названо «Мой конь». Это стихотворение положила на музыку и в 2010 году исполнила группа «Любэ». Никита Михалков снял клип на эту песню, в который включены потрясающие кадры из двухсерийного фильма «Бег» 1970 года, по одноименной пьесе Булгакова, и из фильма «Служили два товарища». Надо отметить, что очевидцы сцен поражения казачьего войска в Крыму, который стал последней точкой обороны Белой армии, и эвакуации военных и гражданских лиц в своё время считали неверным описание трагического хаоса, так как Врангель мастерски сумел эвакуировать около 200 000 человек, раненых в том числе, всего за несколько дней. В клипе показана сцена отхода корабля с военными, когда конь одного из них, оставленный в порту, прыгает в море и плывёт за кораблем до тех пор, пока не тонет. Туроверов назвал стихотворение по его первой строке — «Уходили мы из Крыма». Позже он написал целый цикл стихотворений под названием «Мой конь» — и сегодня это название используется для стихотворения «Уходили мы из Крыма», которое было положено на музыку и стало широко известным.
Я пытаюсь перевести на сербский это стихотворение, но мне не сразу удаётся передать его звучание. Оно одновременно простое, впечатляющее и яркое, необычайно живое:
Мой конь
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня;
Я с кормы всё время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь всё плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо —
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Мој коњ
Одлазили смо с Крима –
Дим и ватра, а ми усред.
Стално сам пуцао с крме
Не у мог коња, него поред.
Он је, изнемогао, пливао
За високом крмом,
Није знао, није помипљао
Да се растаје са мном.
Колико пута исти гроб
У битци нас је чекао
Коњ је пливао, већ слаб,
У моју оданост веровао.
Мој посилни је гађао, ал не поред
— мало је воду закрвавио.
Како се губила обала Крима,
Никад нисам заборавио.
Я размышляю в тишине о противоречивой судьбе сотен тысяч людей, которые боролись с большевиками. Часть из них немецкая пропаганда затем использовала в войне против их собственной страны, их собственного народа. Своё вторжение в Россию немцы называли борьбой против большевизма, а русская Красная армия называла Вторую мировую войну Отечественной войной. Пропаганда была настолько мощной, что в конце войны французские отряды СС (состоявшие в основном из республиканцев и французских националистов, а также из иностранных антикоммунистов, в том числе русских) защищали Берлин и фюрера от красноармейцев (в основном русских), когда в бункере Гитлера все уже были мертвы.
Подъесаул Туроверов в конце жизни работал таксистом в Париже — человек, которого в три года впервые посадили на коня, у которого в пять лет уже был собственный конь и который в семь лет свободно скакал по степи. Он был одним из самых молодых и самых храбрых белогвардейских офицеров. Некоторые считают, что он не был большим поэтом. Однако по крайней мере два его стихотворения пережили своё время и дошли до нас благодаря подлинности и глубине, несмотря на политику, изоляцию и войны, потрясавшие мир. Прочное самосознание поэта позволило ему написать такие строки:
Товарищ
Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
Нет, не мученьями, страданьями и кровью —
Утратою горчайшей из утрат:
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, мой незнакомый брат.
С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?
Обоих нас блюла рука Господня,
Когда, почуяв смертную тоску,
Я, весь в крови, ронял свои поводья,
А ты, в крови, склонялся на луку.
Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того ль мы оба уцелели,
Чтоб вместе за отчизну умереть?
Друже
Изгореће ватра, огањ се развејати,
Пепео хладан – потреба је тла.
Нико неће поменути, ни да се сети
Страшних дана бесмисленога зла.
Не мучењем, не страдањима и крвљу,
Већ губитком који не може да се схвати,
Платио сам братском љубављу
Растанак с тобом, мој брате непознати.
С тобом, непријатељу, кога зову „друг“,
Не једном, већ сам се често сретао.
Господ ме спасао, пожар хараше у круг,
Да није тамо и тебе Господ спасао?
Обојицу је миловала Божја рука,
Када, осетивши самртну муку,
Ја одбацих поводац, сав у крви,
А ти се, крвав, склони у луку.
Тада смо ти и ја нешто превидели.
Гледај да то опет не заборавимо:
Нисмо ли обојица преживели
Да заједно за отаџбину умремо?
Я спрашиваю себя: не для того ли Господь сохранил им жизнь, чтобы они сумели познать любовь? — и сама над собой смеюсь. Это женский ответ на вопрос о смысле жизни, который, думается, столь же ничтожен в свете Божественной воли, как и разрушения военных лет. И всё же в поэзии Туроверова есть некое природное величие человека и общей трагедии, есть надежда найти для трагических событий прошлого место в общем Миропорядке.
Послушникам стихотворения не нравятся, редактор и девушка-богослов сдержанны в своей оценке, иеромонаху Роману и мне — очень нравятся. Предполагаю, что мне стихотворения Туроверова так нравятся, потому что я знаю не понаслышке, что такое страдание, знаю, когда человек искренен и когда стихотворение правдиво — а именно этого я в первую очередь ищу в поэзии. Меня также не удивляет, что эти стихи нравятся отцу Роману (Матюшину-Правдину) — поэту, сыну фронтовика. Меня бы удивило, если бы они ему не понравились.
Николай Туроверов
Зорица Кубурович
2019, скит Ветрово
(Из неопубликованных рукописей)
Перевод с сербского Ирины Гучковой
16 декабря 2020
Сайт «Ветрово»
Какие вы счастливые, и мы тоже.
Какая светлая и добрая статья! Спасибо Вам, Зорица! Вы так хорошо описали скит, ощущение такое, что и я там.
А стихотворение про коня — просто сердце щемит. А ведь так оно и было: бросали коней, не было возможности взять их с собой. А кони — это же такие преданные животные. Представишь картину прощания с этим умным животным — и плакать хочется. Животных вообще почему-то больше жалко, чем людей. Они же не понимали, почему их бросали.
Храни Вас Господь, Зорица!
Упоминаемые в тексте Зорицы Кубурович послушники, прочитав её очерк, сказали, что она их не поняла: им нравятся стихотворения Николая Туроверова. За девушку-богослова сказать не могу, но и мне по душе его стихи (в первую очередь «Мой конь»). Несдержанность в присутствии отца Романа была бы неуместной, как и сама Зорица написала однажды: «…В Белграде, когда мы снова сидели у меня дома, оказалось, что мои приятели, как и я, глубоко тронуты знакомством с отцом Романом. Они в основном молча улыбались. Никто не старался развлечь его или удивить».
http://vetrovo.ru/about/zoritsa-sumarak/
Великая Гора?СЛАВА БОГУ ?