Владимир Стоянов. Есть рай для птиц

Вместо послесловия к книге иеромонаха Романа
«Яблоки детства» (Велико-Тырново: Фабер, 2015)

Пел соловей, ах, как он пел,
И тишина ему внимала.
Как я хотел, чтоб он допел
О том, что не начать сначала.

А он свистал весь день и ночь,
А он выделывал коленца,
Как будто мне хотел помочь
Хотя б немного отогреться.

И плыл туман живой водой,
Стога, стога в тумане плыли.
И даже звёзды песне той
Небесным отраженьем были.

А воздух травами пропах,
И я стоял в преддверьи рая,
А он трещал в своих кустах,
Людскую славу отвергая…

(«Пел соловей, ах, как он пел…»)

Человек рождается, чтобы жить со своими неожиданными видениями жизни и судьбы. Сначала первый плач сообщает о его существовании. Потом он улыбается. Учится ползать, ходить и только потом, если получится, мечтать и летать. Буквально на каждом шагу мы встречаемся со множеством себе подобных! Вокруг нас мелькают сотни лиц и голосов, как внезапно накатившаяся волна. И так же внезапно исчезают в пространстве… Но есть встречи, личности и события, которые являются своеобразным даром и посвящением, специфическим смыслом и долгожданными осенними плодами нашего бытия.

Иеромонах Роман, в миру Александр Иванович Матюшин, родился 16 октября 1954 г. в с. Рябчёвск, Трубчевского района, Брянской области. Его отец, Иван Константинович, – потомственный крестьянин. Мать, Зоя Николаевна Беликова, – учительница, ставшая впоследствии монахиней Зосимой. В 1972 г. Александр Иванович заканчивает среднюю школу и поступает на Филологический факультет Калмыцкого государственного университета в городе Элисте. Работает учителем в школе и художественным руководителем во Дворце культуры. В 1983 г. принимает монашеский постриг в Пско-во-Печерском монастыре. В 1985-ом рукоположен в иеромонахи. С 1994 г. живет и служит в скиту Ветрово (Псковская епархия). Автор духовных стихов и песен, многие из которых исполняются Жанной Бичевской, Геннадием Пономаревым, Сергеем Безруковым, Александром Михайловым, Ириной Скорик, Олегом Погудиным, Андреем Селивановым, Николаем Гнатюком, Игорем Петровым, Еленой Ваенгой, Кубанским казачьим хором под руководством Виктора Захарченко и др.

Он является членом Союза писателей России. Его голос, неподвластный границам, несется посланником духа, Православия и свободы по всему миру.

Настоящий сборник стихов «Яблони детства» первая попытка представить творчество иеромонаха Романа на болгарском языке. С 1991 г. выходит в свет ряд его стихотворных сборников: «Благословен идущий к Богу», издан в Свято-Успенской Киево-Печерской Лавре (1991); «Камни святых алтарей», Псков (1991); «Земля святая», издан в Свято-Успенской Киево-Печерской Лавре (1992); «Избранное. Стихи и духовные песнопения», Минск (1995); «А жатвы много», Полоцк (1995); «Русь святая зовет», Ростов-на-Дону (1999); «Душа кричит без слов», Ростов-на-Дону (2000); «Радоваться Небу», издательство Белорусского Экзархата (2004); «Пред всеми душа виновата», издательство Белорусского Экзархата (2006); «Одинокий путь», издательство Белорусского Экзархата (2008); «Пою Богу моему. Избранное», Санкт-Петербург (2010); «Созвездие Креста. Стихотворения», Санкт-Петербург (2013), а также и песни в альбомах: «Всё истинное, вечное – не здесь», «Вся Россия стала полем Куликовым», «Души моей святыня», «Слава Богу, снова я один», «Какая милость, что над нами Бог!» и др.

Достатoчно посмотреть ему в глаза, услышать его голос, чтобы почувствовать эту возвышенную чистоту, увлекающее обаяние и глубину духовного наставника, православного священника, патриота – призванного и посвященного. Сильное присутствие – ничего лишнего и надуманного. Он дарит нам стихи как молитву и благословение. И слово его бьет ключом как целебный источник, несется соловьиной трелью над апатией и забвеньем, посыпая золотой пылью мудрости глаза наши, косы, руки и души. И хочется как никогда остаться и жить в этом связанном с живой природой, простом, но в то же время сказочном мире, блеснувшем, как «…в траве смеется/Капля василька» («Я сказал, что где-то»).

«Наша земная жизнь является чередой потерь, – улыбаясь, говорит священник, – но и за них мы должны благодарить Творца, потому что прожитые годы – это не просто статистика. Они наша золотая гибель, которая делает нас чувствительными, благородными, смиренными и достойными. „Без Бога нация – толпа“, а так, в течение многих лет, Он испытывает нас и подготавливает к жизни вечной».

Открывает Слово слово, а Душа – душу. И как будто совсем естественно и логично, после краткой случайной встречи в селе Боровик (Псковской епархии), по приглашению Отца отправляемся на его моторной лодке к скиту Ветрово. Если можешь – не верь, что случайность – неожиданная закономерность, как сама жизнь.

Перед нашими глазами река вьется змеей, а с двух сторон ее окружают болота – молчаливые и обросшие камышом. Они – доверенные хранители природы, бдящие над очаровательно улыбающимися лилиями. Киль лодки с замахом художника рисует на зеркальной синеве поверхности, а иеромонах, заслоняя рукой глаза от последних лучей заката, ведет свой рассказ. Слова его льются как песня; как все эти двадцать лет, которые он прожил здесь, выбрав это место своим домом, а Православие – своей судьбой; как его признание: «Я учился мужеству не у людей./Я учился мужеству у лошадей»; как его убеждение, что «есть такие люди: смотришь на них – душа отдыхает». После небольшая пристань и скит Ветрово. Рука хозяина превратила его в райский уголок. И уже трудно разобраться, где реальность, а где ее зеркальное отражение – скит и поэзия Александра Матюшина, или наоборот.

Тогда понимаешь смысл слов, когда говорят, что иеромонах Роман – певец и звонарь Святой Руси, который вернул поэзии Православие, а Православию – поэзию. Тогда и оценка великого русского писателя Валентина Распутина приобретает конкретное значение: «Такое родное имя… Оттуда, из монастыря, и услышала Россия голос иеромонаха Романа (в миру Александра Матюшина) – песни его, прозвучавшие в скорбную пору нашей Голгофы так неожиданно и так необходимо, что это походило на посланное, явившееся неслучайно, заслуженное переменой народного настроения… Они навсегда вошли в то русское духовное и культурное «избранное», в котором искал я утешения и возбуждения, когда требовалось в одиночестве от себя, от своего «я», перейти к России». (Предисловие к книге «Созвездие Креста», Санкт-Петербург, Торгово-издательский дом «Амфора», 2013 г.)

Вытираем ноги, на обувь надеваем бахилы и входим в церковь. Отовсюду на нас устремляется взгляд Божьей Матери. И здесь ощущается изящество, созданное и обустроенное с любовью и верой. Оказывается, что отец Роман умело владеет не только словами и музыкой, но и кистью – иконы написаны им самим. Основное место в его судьбе и житейской одиссее занимает Мать – мама, Родина, Богородица.

Все они сияют, как три нераздельные ипостаси в ореоле сакрального единства, придавая основной смысл этому Божьему дому.

В стихотворении «Яблони детства» лирический герой делится с нами, допуская в Святая святых своей души, что в детстве он учился сажать яблони в саду своей матери, а потом рос вместе с ними, пока пространство вокруг не стало тесным и он не пошел своим путем. Но он глубоко убежден, что рано или поздно вновь вернется туда, где совершил первые шаги, где его дом и Родина: «Я вернусь, непременно вернусь.» Это произведение является красивой и знаковой стихотворной притчей, в которой оживают символы: мать – посвятившая в бытие; яблоко, связанное с представлением о Младенце и Спасителе; яблоневый сад – Рай, познание и ценности в жизни. Неслучайно модель искушения обозначена и превращена в модель посвящения – не змея дает яблоко Еве и превращает ее в греховную соблазнительницу, а мать посвящает своего сына в тайну смысла человеческий жизни и познания. Указывает ему путь Божий, вне узких рамок материального, маргинального и тленного; чтобы, повзрослев, он сохранил память о Начале. Потому что, если вы не знаете, откуда вы вышли, как вы можете понять, куда и зачем вам надо идти? Яблоневый сад из детства в этом стихотворении превращается в потерянный первичный Рай, в потерянный Грааль, к которому мы все стремимся: «Когда б не Бог, зовущий всех нас в Детство,/Кто выжил бы без смысла и Любви?» Не это ли своеобразный архетип Православия, Церкви?

Поэтому название книги – «Яблони детства». Составляя сборник, я использовал хронологический принцип. Он помог мне очертить временную модель чувств героя, сезоны его духовного посвящения. Топонимы, которые указаны абсолютно в каждом произведении, сохраняют географическую карту этого мира песенной поэзии. Используемая троичная композиция также не является самоцелью, а вытекает из христианской Божественной Триипостасности (Бог, Сын, Святой Дух) и аналогичного представления об основной действующей триаде бытия: теза – антитеза – синтез. Следуя психологии и поэтике в творчестве автора, я ссылаюсь на его образно-поэтический язык. Не удивительно, что я решил использовать в качестве знакового семантического кода эпиграфы, помещенные в начале и в конце книги, а также и перед каждым отдельным циклом стихотворений. Их я записывал вечерами, пока гостил в скиту Ветрово, когда мы разговаривали и пели с отцом Романом. Тогда эти мысли были для меня как зажженные свечи, осветившие пространство во мраке. Впоследствии я решил, что они смогут стать ключом к миру его поэзии. Не знаю, насколько мне это удалось, но испытываю определенное удовлетворение, потому что автор дал согласие и принял предложенную структуру книги.

Центральный образ, символ и лексема в обособленном первом цикле послужил и его названием – «Целебный источник». Какой этот целебный источник, каким содержательным регистром упорядочена и выведена его смысловая суть? Ответ на этот вопрос дают чередующиеся произведения – с Родиной (Россия), с белым храмом, со старым домом, с весенним порывом души к новым горизонтам и берегам, с любовью, с мужеством, с сопричастностью, а не с одиночеством, с красотой осени и т.п. В этих стихах я почувствовал и увидел, как Родина-мать проплывает в родовой лодке воспоминаний, собирает и спасает всех своих детей, которые ее не забыли. Поэтому для иллюстрации первого цикла русской и болгарской частей книги выбраны аналогично звучащие работы болгарского скульптора Христо Христова «В лодке» и «К берегу».

Второй стихотворный цикл направлен к первичной, витальной и возвышенной соловьиной песне, которая, как белая ночь, освещает путь и раскрывает душу прекрасному. Стихи подталкивают к совершенству естества, славящего органичное Божье вдохновение. А не является ли ребенок (человек) венцом божественного творческого акта, сотворенного на шестой день, согласно библейской книге «Бытие», чтобы править с помощью Божьего слова водой, землей, небом с небесными светилами, флорой и фауной? Именно свободное дитя, опьяненное божественной игрой Сотворения, любующееся и участвующее в ней, а не повзрослевший, порабощенный своим собственным неверием человек, изгнанный из Рая, пожелавший стать Богом: «Иль человек без Бога богом стал?/Когда успел взойти без восхожденья?» («Горюет флейта – молится металл…»). Поэтому я увидел скульптуры «Выше солнца» (трое детей, танцующих на расколотом небесном светиле) и «Игра» (девочка, скачущая на скакалке) как воздушную визуализацию сказанного и иллюстрацию ко второй обособленной стихотворной части двуязычного издания.

Третий цикл, казалось, сам собой собрал 12 стихотворений, привнося чувство завершенности, как месяцы в году, как цифры на циферблате часов. И совсем закономерно эта часть книги получила название «Моя пора, погибель золотая!», как звучит одно из стихотворений отца Романа. Я всегда ду-мал, и я полностью убежден, что осень – самый богатый и самый печальный сезон. Она собирает все цветы и все плоды жизни. Несет в себе прозрение заката и является золотой пылью, которой сеют вечную жизнь. И сам автор говорит, что осень – его любимое время года для творчества. Поэтому я выбрал две других знаковых скульптуры Христо Христова – «Добрый пастырь» и «Дар» (человек, несущий барана на плечах, – символ подношения Богу).

Теперь спрашиваю себя: что заставило меня перевести эти стихи? Почему я их носил в себе более десяти лет? Почему я люблю слушать молитвенный голос их автора, который не просто поет, а проповедует уважение, братство, смирение и любовь?

Может быть, этот поэтический мир для меня всегда был и останется сакральным откровением свыше, чем-то настолько истинным и настолько невозможным, и точно поэтому – безопасным убежищем от растления. Может быть, в этом человеке я открыл брата по духу, которым восхищаюсь от всей души? Может быть, потому, что я до сих пор слышу его слова: «Кто не тонул, тот не молился». Может быть, потому, что до сих пор вздрагиваю от его рассказа о зиме, когда на лыжах, с топором в руках он проходит между рекой и болотом… Холод, снег, метель! Ничего не видно. Давно потеряна дорога.

Какая дорога? Кругом белая пустошь! Три раза по пояс увязает в болоте, в снегу. Онемевшими пальцами сжимает топор, а вокруг слышится лишь вой волков. Боже, да будет воля Твоя! Тогда светящиеся глаза подстерегающих хищников вдруг приобретают очертания окон монашеского дома в селе Боровик. Перекатывание по снегу к почти доверху заснеженной ограде. Потеря сознания и спасение… «Горе мне, о, горе мне, горе мне великое» («В этот час, полночный час»).

Поэтому я перевел эти стихотворения. Потому, что они рассказывают нам, что существует рай для птиц – для тех, кто не потерял способности чувствовать и летать, для тех, кто не разучился мечтать, для тех, у кого есть сознание и память о роде и родине.

До сих пор помню обратную дорогу на лодке от Ветрово к селу Боровик, мокрую паутину, как серебряные украшения на плоти реки, проницательный взгляд отца Романа, его поднятые руки, крестящие песчаную просеку перед нами.

И не знаю почему, но мне все еще кажется, что я остался там.