Я умирал. Она пришла с обходом.
— Священник? Это в наш двадцатый век!
Ну, соглашусь — работа есть работа,
Но чтобы верить! (Бедный человек!

Я начал оживать от возмущенья.
И, позабыв, что ладил помирать,
Сказал, что не готов для словопренья:
Не то что говорить — туга́ дышать.)

Она своё — ораторство напало:
— В моем роду неверы как один:
И дедушка… и мама понимала,
Что это всё… Не верует и сын.

Ведь я творю добро? — спросила пылко.
(Какого-то больного унесли.)
Пропитый муж изобразил ухмылку,
Другой кивнул угрюмо: мол, мели…

А я лежал и думал: что за кара!
Не может быть, чтоб не было причин.
Не просто ж так окутана угаром,
Ещё гордится, что в угаре сын.

За что сие? Ну, посудите сами,
Не может дом быть так могильно пуст.
И вот что мы с закрытыми глазами
Услышали из самых первых уст.

— Мой дедушка был главный из команды,
Что закрывала Храмы по местам.
И вот однажды под напором банды
(Перевожу: крестьяне, кто восстал,

Не понеся глумлений новой власти),
Ну, чудом люд его не растерзал!
Народ же тёмный, хорошо, на счастье,
Мужик один поднялся и сказал:

— Ну, мужики? И горестно, и больно.
Такое время, пусть живёт, шут с ним!
Не трогайте его — он подневольный.
И в дом пошел — мой дедушка за ним.

Так и остался жив, иначе б — что вы!
Он до утра не спал, глядел в окно,
А поутру — подмога, всё по новой,
По-ихнему не вышло всё равно.

(Идейный дед. С подмогою осилил,
Как говорится, переубедил.)
А сколько было их по всей Росiи,
Пускающих Отечество в распыл!

О деды, деды, боевые деды!
Зачем потомкам корни отсекли?
И ваши знаменитые победы
Великим пораженьем возросли…

иеромонах Роман
1988, с. Родовое —
15 ноября 2003
скит Ветрово