3 июня — Троицкая родительская суббота
Александр Федорович Кирсанов. Услышав это имя, люди, выросшие в послевоенной Коломне, буквально светлеют лицом!
Годы семидесятые-восьмидесятые прошлого, двадцатого, века в Коломне были отмечены неподдельным читательским интересом к творчеству «своих», коломенских авторов. Александр Кирсанов — по тем строгим к «легкой славе» добрым временам — был единственным в городе членом Союза писателей СССР, единственным коломенским профессиональным поэтом. Александр Федорович был и прекрасным художником: стены его дома украшали написанные им картины. Удивительно легкий, яркий, радостный в общении человек — там, где он появлялся, будто выглядывало из-за туч солнышко, которое он вносил с собою в любой, даже самый хмурый дом!
Будучи руководителем литературного объединения «Зарница», он стал учителем многих известных теперь поэтов и писателей. Хотя сам он такой цели — непременно вырастить знаменитостей — никогда себе и не ставил, часто повторял своим подопечным: главное, что они обязательно станут хорошими читателями, а хороший читатель куда важнее посредственного поэта или писателя! Но то, что он действительно оставил своим многочисленным ученикам как безценное наследство и за что теперь уже сильно повзрослевшие зарничники сердечно благодарны Александру Федоровичу — это кирсановское братство людей, ставших не просто близкими, а именно родными!
Но сегодня мне хотелось бы вспомнить о событии, произошедшем двадцать пять лет тому назад, в мае 1992 года, спустя пять месяцев после того, как Александра Федоровича не стало. Хоронили Кирсанова так, как в те времена было принято хоронить советских людей — с «гражданской панихидой», по-коммунистически. Да и никому из нас, вчерашних комсомольцев, даже в голову не пришло, что делается что-то не так… Только самая старшая и самая мудрая среди нас, Лидия Пышкина, с ужасом прошептала: «Как, забивают крышку? И земле не предав?..»
Я, услышав это, по тогдашней своей дикости решила исправить ситуацию: собрав в горсть примороженную глину, протянула Лиде: мол, сделай, как это делается! Та, отшатнувшись от моей руки, постучала мне кулачком по лбу: «Ты в уме?! Земля дается в церкви, на отпевании, — никто об этом не подумал!..»
Спустя какое-то время Александр Федорович стал в повторяющихся снах просить нас, и Лиду и меня, совершить его заочное отпевание в храме… Когда выяснилось, что нам снятся одинаковые сны-просьбы, мы стали ждать окончания зимы, чтобы земля оттаяла…
И вот, наконец, в середине мая отец Димитрий Брысаев в черкизовском храме отпел заочно раба Божия Александра и пояснил, что надо сделать. Надо сказать, что это было моим первым в жизни посещением храма…
Тут же, не откладывая, я отпросилась с работы и отправилась в Городищи, на Новое кладбище. Тогда на кладбища в будни ходили редко, и водитель автобуса, в котором я была единственной пассажиркой, поглядывал на меня с любопытно-испуганным видом. Тем более что надвигались грозовые тучи, а прикрыться от дождя мне было нечем. В руках — только небольшой пакетик, полученный от отца Димитрия. А в голове лишь одна мысль: отыщу ли место захоронения…
Лишь войдя в ограду кладбища, сразу, еще от ворот, увидела портрет Кирсанова — возникло ощущение, что он глядит на меня, давно и нетерпеливо ожидая… Следующий автобус должен был прийти часа через два, дождь принялся накрапывать, грозовые тучи вдалеке полыхать, — но меня охватило такое радостное волнение от того, что, наконец исполнена просьба нашего учителя, об остальном и не думалось — ливень ли, снег ли, или еще что тут разразится — самое важное сделано!
Когда я старательно прикопала содержимое пакетика и, выпрямившись, снова взглянула на портрет, мне вдруг показалось, что Александр Федорович смотрит уже светло, успокоенно… Но я не сразу поняла, что и вокруг меня что-то изменилось… Все так же грозила издали гроза, ветер гонял пыль по дорожкам… А до меня перестали долетать капли дождя, хоть и совсем поблизости дождь расходился сильнее! Вышла за ограду, сняла босоножки, чтоб не раскисли, если гроза меня накроет, и босиком по асфальту вприпрыжку отправилась в обратный путь!
И тут произошло невероятное!!!
Словно кто-то провел линию чем-то невидимым, разрезав тучу напополам над моей головой! Я шла по дороге, на которую хлынули солнечные лучи, разогнавшие тучи за обочины шоссе. Ливневые нити, пронизанные светом, плясали по траве совсем рядом, а до меня не доставали! Небо впервые говорило со мною на непостижимом своем языке…
ТАК БЫЛО!
Похожее повторилось в моей жизни еще раз, одиннадцатого сентября 1998 года, на панихиде у домика Бориса Пильняка (он в 1938 году расстрелян и зарыт где-то во рву, как Николай Гумилев). Когда зазвучали подхваченные всеми присутствующими слова: «Вечная память», вдруг серое, плотно затянутое дождевыми облаками небо словно раздвинули по обе стороны над поляной перед домиком Пильняка. И на поляну, на молящихся людей пролились солнечные лучи!
Неисповедимы пути Господа. По-разному являет Он Себя и живым и умершим… Слава Господу Богу за то, что Он исправляет вот так наши ошибки, вразумляет и указывает дорогу, зовущую в Дом Божий!..
Это нужно и живущим, и ушедшим из жизни — всем.
