Не день, а сказка! Солнце и лазурь!
Блистанье снега непосильно оку!
В засеребрённом царственном лесу
Всё светится поэзией высокой.

И лес стоит величественно-нем,
И посыпает кочи белой грустью.
Вбираю в грудь поэму из поэм
И радуюсь, что вырос в Святорусьи.

А, в самом деле, где бы выжил я?..
Малайзия, понятно, отпадает.
Окинем взором ближние края,
Где, говорят, всё пахнет-процветает.

Венеция. Обилие воды.
То ль наводненье, то ль потоп виною?
Я не ужился б на краю беды
И строил бы ковчег, подобно Ною.

И что кричат — краса и благодать!
И папа, и Сикстинская капелла!
Уж лучше век свободы не видать,
Чем озирать зады Микеландже́ло.

О Франция! Печальные дела!
И не зовут, и сам туда не лезу.
Что окромя безбожия дала
И мiровой блудницы Марсельезы?

Там только о собачках говорить
Или на играх прыгать да елозить.
С такой тоски — на башню заскочить
И, глядя вниз, от ужаса гундосить.

Германия! Огромный гутен таг!
С пивною кружкой, с пейсами на шее,
Ты из народа сделала зевак,
Что многословить — ауфвидерзеен!

Их бин ферштейн, насмешки ни при чём,
Ужель ничуть не давят горло пейсы?
Тогда гоняйся за своим мячом
И наливайся пивом, хоть упейся.

Америка! Там явно нам не жить,
Там что-то с головою у народа,
Там любят в президенты возводить
То извращенца, то совсем урода.

Страна, аки драконовая пасть,
Что только перед пейсами робеет.
А так и ищет, на кого б напасть —
Побезоружнее да послабее.

О Англия! В Тумании – ни зги.
Там нос дерёт дворовая собака,
Там запросто заплесневить мозги
И кинуться сушить в пески Ирака.

Израилю бы не было цены,
Да вот отвергся Бога, стал неистов:
Я не видал другой такой страны,
Где тьма людей – антихристы, нацисты.

(Про христиан-евреев ничего
Не стану говорить с неодобреньем,
Но если покрывают своего,
Тогда не во спасение Крещенье!)

Придумали какой-то лохокост
(Мiр и не ведал этакого срама!),
И если б был он — разве ж можно в рост
Пускать то кровь, то пепел рiдной мамы?

В Освенцим ездил года два назад.
Газкамеры? Да это просто бука!
Нет ничего! Зато весь мiр доят:
Газ, как известно, прибыльная штука.

И лохокост, и душегубки — ложь!
Лукавым правда станет костью в горле.
Вон доберманы скалятся, ну что ж —
Пусть гавкают, за это их и кормят.

Кто голодал, а кто пихает в рот:
Страданье мам жратвой оборотилось!
Такая индульгенция идёт —
Католикам в кошмарном сне не снилось!

Отец был дважды ранен, воевал,
Но если б за него дал денег кто-то,
Я кочергой бы до деревни гнал
Кощунника такого по болоту!

А этих прокажение души
Нисколько не колышет, не волнует.
Уж как страдали братья-бульбаши,
Да вот молчат и горем не торгуют.

Проказой жуткой заразили всех:
Нельзя же к прокажённым прикасаться!
Теперь и матерям уже не грех
За малолеток чаять компенсаций.

Уже и от заложников террор:
Придя в себя, когда освободили,
Не в Храм бегут — скорей, где прокурор,
И требуют, чтоб страхи оплатили.

И власти от заложников беда,
Вот и сидят с больною головою:
Освободи — шатайся по судам
Или таскайся по мiру с сумою.

И до сих пор ведь самозванца ждут,
Выращивая белое телятя.
Пущай себе свою мацу грызут:
Зубов не жалко, немцы им оплатят.

В Испанию не тянет и в бреду:
Там живодёрня при свободе мнимой.
Я одиноко по лесу бреду
И радуюсь сторонушке родимой.

Иеромонах Роман
19 февраля 1999 — 12 ноября 2003
Скит Ветрово