col sm md lg xl (...)
Не любите мира, ни яже в мире...
(1 Ин. 2:15)
Ветрово

Александр Буздалов. «Оправдание Бога» в новом гностицизме

Один из ве­ду­щих ав­то­ров пор­та­ла «Бо­го­слов.ру» (во­зо­бно­вив­ше­го свою ра­бо­ту в ду­хе ра­ди­каль­но­го бо­го­словс­ко­го мо­дер­низ­ма), пи­шу­щий под твор­чес­ким псев­до­ни­мом Иси­дор Птах­ов, в статье «Про­бле­ма­тич­ность по­стро­е­ния убе­ди­тель­ной те­о­ди­цеи в рам­ках клас­си­чес­ко­го те­из­ма» конс­та­ти­ру­ет су­щест­во­ва­ние та­кой «про­бле­мы» в ор­то­до­ксаль­ном Хрис­ти­анст­ве. Что, собст­вен­но го­во­ря, наглядным образом и демонстрирует новую идеологию этого ресурса, а именно, религиозное вольнодумство; еще большую смелость постановки «проклятых вопросов», адресованных догматическому учению Церкви; или, попросту, новые рубежи неверия и богоотступничества.

«Почему Творец в принципе попускает страдания Своих созданий, да ещё в такой мере, и особенно страдания невинных существ? Почему Его творение таково или почему Он позволил всему стать таким, какое оно есть? Почему, Сам будучи безгрешным, бесстрастным и бессмертным, Он Своих чад не оградил надёжно от греха, страданий и смерти? Почему нас, столь слабых и ранимых, Он “забрасывает” в мир, полный смертей, страданий, опасностей, вражды, злодейств, борьбы за выживание, хищничества, паразитизма, катастроф и пр.? Если это божественная педагогика, то не слишком ли она сурова? Неужели для нас, “немощных сосудов”, у Него не нашлось иных воспитательных средств, кроме мук и в земной жизни, и, как верят многие [но только не автор. – А.Б.], ещё и по её окончании?»

Сама постановка вопроса в статье (необходимость «оправдания Бога») говорит о том, что перед нами носитель не христианского сознания. Потому что в Христианстве, как известно, дело обстоит ровно наоборот: в оправдании перед Богом нуждается человек. …Как оправдается человек пред Богом? Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи (Иов. 9:2-3), или – в терминологии Птахова – ни на один из тысячи «вопросов» к нему. Итак, да будет известно вам, мужи братия, что ради Него возвещается вам прощение грехов; и во всём, в чём вы не могли оправдаться законом Моисеевым, оправдывается Им [Иисусом Христом] всякий верующий (Деян. 13:38-39). … Потому что делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познаётся грех. Но ныне, независимо от закона, явилась правда Божия, о которой свидетельствуют закон и пророки, правда Божия через веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих, ибо нет различия, потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его через веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде, во [время] долготерпения Божия, к показанию правды Его в настоящее время, да [явится] Он праведным и оправдывающим верующего в Иисуса (Рим. 3:20-26).

Как мы видим, пресловутый «вопрос» решен в Христианстве более чем исчерпывающим образом: Бог не только всецело праведен в Себе, но Он еще (как и во всех Своих качествах) преизбыточно праведен, поэтому и оправдывает человека даром (потому что даже вера, посредством которой оправдывается грешник, тоже является даром благодати Божией), потому что столь безмерна Его правда и милость. Поэтому сказать, что настаивать на актуальности «проблемы теодицеи» – это богословский моветон, это не сказать ничего. Такая инверсия религиозной истины (степень искажения до противоположности) характеризует гностическое сознание, потому что в самом общем определении гностицизм есть не что иное, как то состояние «бесовской прелести», в которое ввел ум человека искуситель, посулив ему ложное религиозное знание как истинное (И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог..? (Быт. 3:1)). Поэтому та «библейская критика», которая расцвела в западной теологии последних двух столетий и на которую, по дурной традиции отечественной богословско-модернистской мысли, приспичило равняться на «Богослов.ру» как на «высоко-научный подход», «креативное мышление» и т.д., тоже является разновидностью гностицизма как «лжеименного» религиозного «знания» (а в восточном эпигонстве западного «библейского критицизма» эта гностическая «лжеименность» усугублена еще и тем, что импортный религиозный ширпотреб воспринимается как какая-то новость, элементарная глупость богословствующих профанов – как глубокомыслие и научная эрудиция).

Степень «творческого подхода» автора, его свободы от «традиционных представлений», его принадлежности не к числу «многих верующих», а к числу немногих «думающих», заявлена уже в самом названии статьи, классифицирующем ортодоксальное Христианство (вероучение Православной Церкви) как всего лишь одну из исторических форм «классического теизма». Не делая принципиального различия между «христианством и другими авраамическиими религиями», автор, тем самым, свидетельствует о своем положении «стороннего наблюдателя» и «третейского судьи» в отношении Церкви и ее вероучения, что и позволяет ему ставить вопрос столь критическим образом, а именно, констатировать наличие такой «проблемы» в «классическом теизме в духе Библии и Корана». Сведение Христианства, иудаизма и ислама к общему знаменателю «классического теизма» означает тождественность в сознании автора божественного Откровения в Христианстве и других «авраамических религиях», теософское (по типу) отрицание принципиальной разницы церковно-сакраментального богопознания и духовного опыта других основных «мировых религий».

«…как совместить веру в благой божественный Промысл с наличием в мире зла и страданий? <…> Этой проблеме целиком посвящена и библейская Книга Иова (VI — нач. IV вв. до РХ), также немало внимания ей уделили отцы Церкви, но она остаётся нерешённой и по сей день».

Определение этой ситуации, существующей в Священном Писании, как «проблемы» и ее «нерешенность» в рамках Священного Предания, и означает, что автор не разделяет того решения этого вопроса, которое существует у святых отцов. «То­гда Бог явил Се­бя в бур­ном вих­ре и уко­рил Иова за то, что он пы­тал­ся про­ник­нуть сво­им ра­зу­мом в тай­ны ми­ро­зда­ния и су­деб Бо­жи­их. Пра­вед­ник всем серд­цем рас­ка­ял­ся в этих мыс­лях и ска­зал: “Я ни­что­жен, от­ре­ка­юсь и рас­ка­и­ва­юсь в пра­хе и пеп­ле”». (Житие св. прав. Иова многострадального / Птахов И. Проблематичность построения убедительной теодицеи в рамках классического теизма). И, по той причине, что раскаяние и гностицизм, сознание своего онтологического ничтожества и гностицизм, отречение от своей лжи и гностицизм – это вещи несовместные, только по этой причине «проблема теодицеи» для Птахова «остаётся нерешённой и по сей день».

«Иными словами, Бог, открывая Себя в иудаизме и христианстве (да и в исламе), не отвечает нам на наши “проклятые” вопросы, но при этом просит нас довериться Ему несмотря ни на что, просто потому что Он великий, непостижимый и любящий. На уровне рассудка объяснения нам не даны, а взойти на такие высоты духовного опыта, как перечисленные Его избранники, способны далеко не все из нас. Значит, подавляющее большинство людей оставались, остаются и будут оставаться вообще без какого-либо ответа на вопрос о том, как может в мире происходить то, что происходит, если он действительно сотворён благим Богом и находится под Его заботливым присмотром. Так можно ли при таких обстоятельствах упрекать кого-либо за сомнения или даже неверие?»

Впервые в Новое время «проблема теодицеи» заявляет о себе в полный голос в каббале и масонстве как основных источниках нового гностицизма (поскольку для Христианства, как было сказано, сама такая постановка вопроса немыслима). «Зло, согласно еврейской традиции, незыблемо коренится в самой сущности бога (см. Исайя 45:7: Я… делаю мир и произвожу бедствия). <…> Каббалисты выступали приверженцами монизма, утверждая, что зло так или иначе присутствует в сущности Бога; этот краеугольный камень их теодицеи помещает зло в самую сердцевину сефиротической системы. Луццатто достаточно кратко указывал: “С самого начала все Sefiгot в мире точек обладали возможностью испускать зло, таким образом, источник зла находится поистине высоко, испуская (его) из высших пределов”» (Дроб С. Каббалистические символы. М.: «Клуб Касталия». 2018. С.301).

«Гностическая теодицея в некотором отношении весьма схожа с теорией зла, представленной в Лурианской Каббале. В то время как иранские дуалистические тенденции (по-видимому, перенятые из зороастрийских источников) в Gnosos представлены намного более явно, нежели в Каббале, гностики, как и более поздние каббалисты обычно понимают зло следующим образом: (1) зло происходит из самого сердца божественности, (2) зло следует из катарсического изгнания духовной субстанции, которая служит козлом отпущения для присущего Богу самоотрицания, (3) зло есть функция постепенного умаления света Бога, что присуще процессу создания, (4) зло возникает из кризиса способности сосудов творения (эонов или Sefirot) сдержать полноту божественного света. Более того, и гностицизм, и Каббала сходятся во мнении, что полное искупление мира возможно лишь после того, как духовный принцип космоса пройдет через мрачное царство зла, что хасиды впоследствии именовали “нисхождением ради восхождения» (Дроб С. Каббала и гностицизм).

Масонство как «развитой» гностицизм в своей теодицеи идет еще дальше, и оправдание здесь получает не «Демиург» как творец зла или Бог как источник зла, но уже само зло, которое сакрализируется, истолковывается как высшее «начало» в «Абсолюте».

«Даже в сбивающей с толку и досаждающей науке книге “Бытия”, Свет создан из Тьмы – и “Тьма была на Лике Бездны”, а не обратно. “В Нем (во тьме) была жизнь; и жизнь была свет человеков”. Придет день, когда глаза людей раскроются и тогда они лучше поймут, нежели теперь, стих в Евангелии от Иоанна, гласящий: “И Свет во тьме светит; и тьма не объяла его”. Они увидят тогда, что слово “Тьма” не применяется к духовному зрению человека, но, во истину, к Тьме, Абсолюту, которая не знает (не может представить) преходящего Света, хотя он и трансцендентален для человеческого глаза. “Demon est Deus inversus”, Дьявол ныне именуется церковью “Тьмою”, тогда как в Библии и в Книге Иова он назван “Сыном Бога”, яркой звездой раннего Утра, Люцифером. Существует целая философия догматического искусства для объяснения причины, почему первый Архангел, рожденный из бездны Хаоса, был назван Lux (Люцифер), блистающим “Сыном Утра” или Зари Манвантары. Он был преображен церковью в Люцифера или Сатану, потому что он выше и старше Иеговы, и должен был быть принесен в жертву Новой Догме» (Блаватская Е. Тайная доктрина. Т.1. Ч.1. Ст.III,5. Цит. по изд.: М., «АСТ», 2005).

Статус «эзотерического христианства», религии для «аристократов духа», который получили каббала и масонство в образованном обществе, привели к тому, что в дальнейшем, каждый «просвещенный» автор считал своим долгом высказаться на этот счет, внести свою лепту в общечеловеческое дело осуждения «Демиурга» за допущенные Им в Своей работе просчеты: либо просто обвинить Бога в грехах, либо «оправдать» Его за них таким образом, что это было лишь «умеренным» богохульством.

«Камнем преткновения для деистических построений Вольтера являлась наконец проблема зла, которую он характеризовал как создающую непреодолимые трудности на пути всех учений, принимающих бытие бога. Внимание Вольтера к этой проблеме определялось его убеждением в том, что “созерцание наших человеческих зол и преступлений” — это главная причина атеизма [которому Вольтер противопоставлял свой деизм как подлинную альтернативу, истинную религию. – А.Б.], приверженцы которого считают реальность зла несовместимой с допущением существования бога как бесконечно могущественного, разумного и благого творца всех существ. В 30-е годы задачу теодицеи, т.е. обоснования “невиновности” бога за наличное в мире зло, Вольтер пытался решить средствами, в значительной мере заимствованными из “теории оптимизма”, развитой Лейбницем в Германии и рядом английских мыслителей (Поп, Шефтсбери, Болинброк). <…> Во второй половине 50-х годов Вольтер, никогда не принимавший теории оптимизма полностью, резко отмежевался от нее и подверг ее наряду с теоретической критикой беспощадному осмеянию в философском романе “Кандид”. Ни в коей мере не утрачивая уверенности, высказанной в полемике с паскалевским пессимизмом, в отсутствии фатальной обреченности человека на страдания и в возможности наполнить свою жизнь счастьем, Вольтер в 60—70-е годы неустанно подчеркивал масштабность и глубину гнетущего людей зла. <…> Вольтеровская детеологизация проблемы зла, наносившая завершающий удар по идее божественного провидения, была весьма последовательной и распространялась на понимание творения богом всех видов природного бытия. Снимая с бога ответственность за то, что в устроенном им мире живые существа сотворены так, что они с необходимостью должны испытывать страдания и гибнуть, Вольтер был вынужден допустить ограниченность божественного могущества и благости: “единственным средством, остающимся нам для его оправдания, является признание, что мощи его не хватило для торжества над физическим и моральным злом” [Письма Меммия к Цицерону]. Этот тезис был сопряжен с допущением Вольтером действительно извечного и независимого от бога существования материи с рядом присущих ей свойств. Ограниченный в своем могуществе и благости бог предстает как “Мастер”, создающий “механизм природы” из наличного материала, свойств которого он не может изменить» (Кузнецов В.Н. Философское творчество Вольтера и современность / Вольтер Ф. Философские сочинения. М., «Наука», 1988. С.63-65).

В этом плане, Исидор Птахов – это еще один Меммий (Кандид и т.д.) нового гностицизма, эдакий Козьма Прутков богословского модернизма, то есть литературная маска для удобства нападок на «язвы общества» и своих идеологических противников (в данном случае – на ортодоксальное Христианство). Или – Иван Карамазов, в уста которого очередное «дитя века, дитя неверия и сомнения до гробовой крышки» (Достоевский Ф. – Фонвизиной Н.Д. 1854 / Д.,XXVIII(1),176) вкладывает свои собственные «подпольные» размышления.

«Всё это вопросы совершенно несвойственные уму, созданному с понятием лишь о трех измерениях. Итак, принимаю бога, и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость его, и цель его, нам совершенно уж неизвестные, верую в порядок, в смысл жизни, верую в вечную гармонию, в которой мы будто бы все сольемся, верую в Слово, к которому стремится вселенная и которое само “бе к богу” и которое есть само бог, ну и прочее и прочее, и так далее в бесконечность. Слов-то много на этот счет наделано. Кажется, уж я на хорошей дороге — а? Ну так представь же себе, что в окончательном результате я мира этого божьего — не принимаю и хоть и знаю, что он существует, да не допускаю его вовсе. Я не бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю и не могу согласиться принять» (Достоевский Ф. Братья Карамазовы. Кн.5, гл.III /Д.,XIV,214).

Также нашего Исидора-богослова можно сравнить с ницшеанским Заратустрой, которому вероотступничество автора доверяет изложение своих гностических богохульств и зловерий. О степени этого антиклерикального титанизма можно судить по тому факту, что одним из представителей «классического теизма», или «авраамизма», мимо сознания которого, с точки зрения Птахова, проходит «проблема теодицеи» и с которым по этому поводу он ведет заочную полемику, оказывается св. ап. Павел, святость которого (в данном случае – ведение истины) он оспаривает посредством все той же констатации отсутствия у него (как и у всякого «авраамиста», то есть духовного потомка Авраама как «отца веры») «убедительного решения» данной «проблемы».

«Создаётся устойчивое впечатление, что в рамках классического авраамизма — ортодоксальных иудаизма, христианства и ислама — убедительная теодицея попросту невозможна. Многие последовательные авраамисты, подобно ап. Павлу, даже считают, что она и не нужна вовсе: «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?»» (Рим. 9:20).

При этом, как водится в гностицизме во всех его формах (классических и новых), оспаривая истинность учения Церкви путем редукции его к всего лишь одной из (ложных или ущербных) форм религиозного сознания в естественной истории человеческой мысли, автор вовсе не отрицает существования Бога и «истинной религии», «подлинного христианства», которому ведомы божественные тайны, то есть верные ответы на все «проклятые вопросы» и решение «проблемы теодицеи», в частности.

«Хотя, если разобраться, претензии в данном случае предъявляются не Самому Господу, а лишь определённым представлениям о Нём — одной из множества возможных богословских моделей, которая запросто может оказаться не вполне корректной».

Иными словами, «нерешенность проблемы» в догматическом учении Церкви предполагает ее решение в других, альтернативных религиозно-философских доктринах, которым автор сочувствует и к которым откровенно подводит своего читателя последовательным опровержением имеющихся церковных «решений» этой «проблемы» как несостоятельных для нового гностика как «человека мыслящего», а не «слепо верующего» в небылицы, «досаждающие» истинной духовной «науке» (Блаватская).

«Итак, максимум, что могут предложить авраамические религии в плане теодицеи, — это ссылку на неисповедимость для нас путей Господних (Рим. 11:33) и на Его сострадание к Нам (в христианстве — вплоть до Креста), а также призыв доверять Ему в любых обстоятельствах и сохранять надежду на то, что все временные скорби дадут в итоге благой плод в жизни будущего века. Но действительно ли такой ответ удовлетворителен? <…> Классический теизм библейско-коранического плана оставляет проблему теодицеи нерешённой. Ортодоксальные богословские направления внутри авраамических религий не дают убедительного ответа на вопрос о том, как сочетать факт наличия в мире страданий и зла с верой во всемогущего, всеведущего и всеблагого Бога, промышляющего о Своём творении».

В частности, как и в других своих публикациях (посвященных «решению» других догматических «проблем»), альтернативным и более внушающим доверие автору решением данной «проблемы» ему представляются религиозная парадигма панентеизма (то есть, философия всеединства в духе шеллингианства).

«За рамками авраамизма проблема “оправдания Бога” звучит не так остро. При политеизме, генотеизме или дуализме всегда есть на кого возложить вину за творящееся в мире зло, сняв её с благого или нейтрального Первоначала. В буддизме и джайнизме вообще нет Бога, так что и оправдывать некого. <…> В монистических системах (пантеизм, теопанизм, монистический панентеизм) истинным субъектом, претерпевающим страдания, по большому счёту является Сам же Бог (в том или ином смысле), так что оправдываться Ему не перед кем и не за что. Вера в безличный Абсолют не подразумевает самой возможности обвинять Его хоть в чём-то».

То есть, и в этом отношении панентеизм Шеллинга, Достоевского, Соловьева, Булгакова и т.д. как «самая сбалансированная версия монизма» (Птахов И. Двойная проблема взаимодействия: нетварное — тварное, душа — тело) оказывается более отвечающим требованиям гностического сознания Птахова, чем догматическое учение Церкви. Схожим образом решали «проблему теодицеи» и вышеперечисленные классики нового гностицизма.

«Тот же инстинкт, который вызывает к жизни искусство, как дополнение и завершение бытия, соблазняющее на дальнейшую жизнь, — создал и олимпийский мир, как преображающее зеркало, поставленное перед собой эллинской “волей”. Так боги оправдывают человеческую жизнь, сами живя этой жизнью, — единственная удовлетворительная теодицея!» (Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки / Фридрих Ницше. Соч. в 2-х т. Т.1. М., «Мысль», 1990).

«Натура бога прямо противоположна натуре человека. Человек по великому результату науки, идет от многоразличия к Синтезу, от фактов к обобщению их и познанию. А натура бога другая. Это полный синтез всего бытия, саморассматривающий себя в многоразличии, в Анализе. Но если человек не человек — какова же будет его природа? <…> Это слитие полного я, то есть знания и синтеза со всем. <…> Христос весь вошел в человечество, и человек стремится преобразиться в я Христа как в свой идеал. Достигнув этого, он ясно увидит, что и все, достигавшие на земле этой же цели, вошли в состав его окончательной натуры, то есть в Христа. (Синтетическая натура Христа изумительна. Ведь это натура бога, значит, Христос есть отражение бога на земле). Как воскреснет тогда каждое я — в общем Синтезе, трудно представить. <…> Итак, человек стремится на земле к идеалу, противуположному его натуре. Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, то есть не приносил любовью в жертву своего я людям или другому существу <…>, он чувствует страдание и назвал это состояние грехом. Итак, человек беспрерывно должен чувствовать страдание, которое уравновешивается райским наслаждением исполнения закона, то есть жертвой. Тут-то и равновесие земное» (Достоевский Ф. Записная книжка 1863-1864 гг. / Д.,XX, 174-175).

Тут и «оправдание Бога», Который есть не кто иной, как… сам Человек, необходимо страждущий на текущем этапе теогонии, или «космонегезиса» (Блаватская)… Иными словами, панентеистическое стирание границ между тварным и нетварным – вот неогностическая панацея от всех догматических «проблем».

Александр Буздалов
Сайт «История идей»

Уважаемые читатели, прежде чем оставить отзыв под любым материалом на сайте «Ветрово», обратите внимание на эпиграф на главной странице. Не нужно вопреки словам евангелиста Иоанна склонять других читателей к дружбе с мiром, которая есть вражда на Бога. Мы боремся с грехом и без­нрав­ствен­ностью, с тем, что ведёт к погибели души. Если для кого-то безобразие и безнравственность стали нормой, то он ошибся дверью.

Календарь на 2024 год

«Стихотворения иеромонаха Романа»

Сретенские строки

Новый поэтический сборник иеромонаха Романа

Не сообразуйтеся веку сему

Книга прозы иеромонаха Романа

Где найти новые книги отца Романа

Список магазинов и церковных лавок