Ольга Словек. Два пути

Это стихотворение завершает сборник иеромонаха Романа «Лазурь святая» и подытоживает тему многих его стихов — и ранних, и написанных в последние годы. Конечно, два пути — это в первую очередь выбор между дорогой ко Христу и любой другой дорогой, между Божьим миром, который «внутрь нас есть», и «мiром сим», лежащим во зле. Но для творческого человека это еще и выбор восхождения на одну из двух гор:

Много лет назад, вдумываясь в смысл слов «искусство» и «творчество», отец Роман пришел к выводу, что первое из них восходит к слову «искуситель», второе — к слову «Творец» («Искусство. Творчество. Два брата-близнеца?..», 1994). «Искусство — идол, творчество — стезя», — написал он тогда. Идолопоклонство — характерная черта не только язычества, но и атеизма, и внутренней жизни человека, потерявшего Бога. Как говорит отец Роман, «человек рожден для поклонения», и, если не знает Бога, всегда найдет, чем Его заменить: свято место пусто не бывает. Вспомним только один пример такого поклонения — прекрасное стихотворение Марины Цветаевой, в котором она, используя слова церковных молитв, воздает Александру Блоку почести, подобающие только Богу: «Свете Тихий — святыя Славы — Вседержитель моей души». Осип Мандельштам в годы безбожия очень точно определил веру своих современников: «Культура стала церковью». Нам кажется, что времена эти в прошлом, но не называем ли мы до сих пор — осознанно или нет — кумирами актеров и музыкантов? Театр — храмом искусства, где на сцене священнодействуют? А чтение классической литературы, посещение музеев и концертных залов — духовной жизнью?

Культура проникла в наши души гораздо глубже, чем христианская вера: ведь она питала нас от рождения, а в Церковь мы если и пришли, то гораздо позже. Культура настолько стала «нашим всем», что мы до сих пор искренне путаем душевную жизнь с духовной — не только мiряне, но и священники: некоторые из них всерьез предлагают причислить к лику святых… писателей-классиков (об этом — стихотворения иеромонаха Романа «О святости» и «Идолопоклонство»).

«Все мы знаем из Евангелия о блудном сыне, но есть еще и блудная дочь — культура, — говорит отец Роман. — Блудный сын голодал, хотел напитаться рожцами, которыми кормят свиней, но ему их не давали — и тогда он вернулся к Отцу. А блудная дочь, расточив наследство и начав голодать, научилась готовить рожцы сама и стала питать ими других. И пока она не вернется к Отцу — будет гибнуть сама и других вести к погибели».

Если первый путь — искусства — это уход от Бога, идолопоклонство и восхождение на Парнас, то каков же второй — подлинного творчества, приводящий и поэта, и читателя ко Творцу?

«Важно не то, насколько велик дар человека, а как он использует дар, — говорит об этом пути отец Роман. — Душа — это зеркало, которая отражает все, что перед ним находится: повернешь его к свету — отразит свет, повернешь к нечистотам — нечистоты и отразит. И лучше быть каплей росы, отражающей небо, чем мутным океаном, который уже ничего не способен отразить и может только отравить. Постараемся сделать главное — очистить свою душу, чтобы в ней могло отразиться Солнце.

Когда мы смотрим на мир через окно, чистое стекло позволяет видеть всё ясно, без искажений. Но если кто-то „великий“ начинает рисовать на этом стекле свои картины, то они, пусть и „гениальные“, лишь искажают Божий мир, если не зачеркивают его совсем. Поэтому многие, даже самые лучшие писатели не соединяют, а разъединяют человека с Богом, предлагая вместо Божьего свое, ставя себя на место Создателя». Вот почему отец Роман советует пишущим людям «ничего не придумывать», «не создавать мiры» и стараться «не сфальшивить» — ни в творчестве, ни в жизни.

Пытаться творить так, как предлагает отец Роман, — значит жить в подвиге покаяния и молитвы, и совсем не для того, чтобы написать удачное стихотворение или картину. Стихотворение и картина будут только отблеском жизни христианина, из последних сил, «кровавя скользкую дорогу», идущего к Богу — чтобы быть причастным Любви, Чистоте, Жизни Вечной. Это настолько трудно, что отец Роман называет этот путь Голгофой. Но именно так жили евангелисты, летописцы, иконописцы, церковные поэты — святитель Григорий Богослов или преподобный Роман Сладкопевец.

Творчество иеромонаха Романа уникально как раз тем, что он не ищет своего и старается отражать Божье, — много ли наберется таких поэтов за всю историю человечества? Каждый, кому довелось повстречаться с отцом Романом, очень скоро понимает, что главное в нем — не то, что он поэт, а то, что он монах и священник. Если бы даже отец Роман совсем не писал стихов, он ничего не потерял бы как личность и не был бы меньше нужен людям. Его слово, пусть и не облеченное в стихотворную и музыкальную форму, пробуждает, согревает и ободряет души паломников, приезжающих в скит, земляков и добрых друзей, которых отец Роман иногда навещает. Но если устные рассказы отца Романа слышат немногие, то для его стихов и песнопений нет границ, и число читателей и слушателей может быть бесконечным.

Из-за того, что иеромонах Роман избегает публичности и путь его с каждым годом делается все более «неотмiрным», его поздние стихи известны не так хорошо, как ранние песнопения. Но именно эти стихи часто наиболее совершенны с литературной и духовной точек зрения. Иногда это проповеди, притчи или пастырские наставления, а иногда — то самое отражение Неба в капле росы, о котором говорит отец Роман.

Стихи и песни иеромонаха Романа многим помогли найти свой единственный путь к Свету, Просвещающему всякого человека, грядущего в мiр. Как считает отец Роман, в этом и заключается предназначение поэзии. Если же этого не происходит — нет смысла ни в написании, ни в издании, ни в чтении стихотворений.

Ольга Словек