Александр Корольков. Поэзия уединения

Мудрость православной поэзии и поэзия православной мудрости

У Гоголя есть удивительное рассуждение о назначении поэзии, предсказание о появлении поэтов, призвание которых ясно представлял. Вчитайтесь в слова великого русского писателя: «…Поэзия наша пробовала все аккорды, воспитывалась литературами всех народов, прислушивалась к лирам всех поэтов, добывала какой-то всемирный язык затем, чтобы приготовить к служенью более значительному. Нельзя уже теперь заговорить о тех пустяках, о которых ещё продолжает ветрено лепетать молодое, не давшее себе отчёта, нынешнее поколенье поэтов; нельзя служить и самому искусству, — не уразумев его цели высшей и не определив себе, зачем дано нам искусство; нельзя повторять Пушкина. Нет, не Пушкин и никто другой должен стать теперь в образец нам: другие уже времена пришли. Теперь уже ничем не возьмёшь — ни своеобразьем ума своего, ни картинной личностью характера, ни гордостью движений своих, — христианским, высшим воспитаньем должен воспитаться теперь поэт. Другие дела наступают для поэзии. Как во времена младенчества народов служила она к тому, чтобы вызывать на битву народы, возбуждая в них браннолюбивый дух, так придётся ей теперь вызывать на другую, высшую битву человека — на битву уже не за временную нашу свободу, права и привилегии наши, но за нашу душу, которую Сам небесный Творец наш считает перлом Своих созданий. Много предстоит теперь для поэзии — возвращать в общество то, что есть истинно прекрасно и что изгнано из него нынешней безсмысленной жизнью. Нет, не напомнят они уже никого из наших прежних поэтов. Самая речь их будет другая; она будет ближе и родственней нашей русской душе. Ещё в ней слышней выступят наши народные начала… Скорбью ангела загорится наша поэзия и, ударивши по всем струнам, какие ни есть в русском человеке, внесёт в самые огрубелые души святыню того, что никакие силы и орудия не могут утвердить в человеке; вызовет нам нашу Россию — нашу русскую Россию…»

Не завышенно ли отнести гоголевское пророчество к творчеству иеромонаха Романа? Нет. Ему дано чувствовать и знать тонкую грань между гордыней и высочайшей ответственностью за тот дар, который дан ему Богом, он не разменивает свой дар на поэтические побрякушки, он говорит о главных ценностях человеческого бытия: о Вере, о святости, об идеалах, о жизни и смерти, о Любви, о природе, о России. Религиозно одарённый человек всегда одарен и поэтически, ибо душа, окрылённая стремлением к Богу, живёт в мире возвышенного, идеального, совершенного, то есть того, чем и питается подлинная поэзия. Самые значительные книги иеромонаха Романа вышли в Минске, оттого, должно быть, и потекла молва, будто обитает он в белорусских болотах. Скит Ветрово спрятался среди болот, но псковских, неподалёку от тех мест, где прозвучали из уст старца Филофея слова, определившие предназначение России: «Яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвёртому не быти», немного вёрст от скита и до той береговой точки Псковского озера, от которой плыли на лодках, на катерах, шли по льду паломники на остров к старцу Николаю. Выстаивали долгую очередь, чтобы получить благословение Господне от старца или хотя бы передать ему записочку, а, коль дана была милость Божия, то услышать и слова проповеди, совета, назидания. В протоиерее Николае Гурьянове ожила традиция русского старчества, которое почиталось в нашем народе более, чем самоё высокое епископское звание: к старцам шли и миряне, и священнослужители, независимо от их званий, учёности и заслуг. В сентябре 2003 года Патриарший экзарх всея Беларуси, митрополит Минский и Слуцкий Филарет, пригласил к себе в резиденцию небольшую группу русских писателей. Среди многих тем возник разговор и о старце Николае, фотография которого на стене помогала трудам владыки. «Мы иногда переглядываемся», — сказал он, будто о присутствующем постоянно собеседнике, а потом рассказал, как под обложным нескончаемым дождём стоял он, вместе с другими паломниками, подле домика отца Николая и, хотя многочасовой дождь всюду может омрачить настроение, но там, заглядывая во дворик старца, приходила всем одна и та же мысль: это уголок рая и святости. Духовником иеромонаха Романа был всероссийский старец Николай. Он советовал беречь Божий дар, писать стихи, благословил отца Романа на поэтическое служение.

В последние годы всё труднее становилось иеромонаху Роману исполнять своё духовное призвание: развернулось долгое строительство бревенчатого храма и новой кельи, пришлось вникать во всевозможные детали строительства, становясь и прорабом, и мастером. В этот период он надолго закрывался в келье, писал иконы для храма. Поток паломников, который поначалу восхищал меня как проявление особого отношения тысяч верующих к песнопениям и стихам иеромонаха Романа, становился препятствием рождению его новых стихов.

В суете никогда не создавалось ничего достойного, тем более — вечного. От суеты предостерегают нас многие стихотворные строки иеромонаха Романа. Суета — это и есть мельтешение во второстепенном, мелочном, принимаемом в каждую минуту бытия человека за нечто необходимое или даже главное. Человек погружён в водоворот внешних событий, он куда-то спешит, а если отдыхает, то не заглядывает в себя, в свою душу, а опять распыляется вовне — в телевизор, в газетные строчки, в развлечения.

9 октября 2003 года иеромонах Роман затворился от мира. Ушёл в затвор не только ради спасения собственной души, но ради всех нас, верующих и неуверенно приближающихся к вере, ради России, которая не вернёт свою подлинность, если не станет дышать православием.

Истерзанная десятилетиями безверия Россия нуждается в духовных поводырях, в глубоко православных духовниках, которые несут в себе неискажённую православную веру, дух Святой Руси, не разорванной на куски. Можно городить какие угодно границы, учреждать денежную и экономическую обособленность, но духовно никому не удавалось и не удастся отделить русских от белорусов. Пока политики состязаются в правоте и робких уступках друг другу, духовные просторы наших народов открыты друг другу. Ни у кого не вызывает недоумения тот факт, что книги иеромонаха Романа, обитающего на псковской земле, издаются в Минске. Центр православной духовности в истории не однажды смещался — из Рима в Константинополь-Царьград, а затем в Святую Русь. Ныне единый центр духовности не самоопределился, но очаги православной духовности, разгораясь в ночи безверия, озаряют весь мир. Коль потоки света уже соединились между скитом Ветрово и Минском — значит, недалёк час торжества Православия на нашей общей земле.

Россия спасалась подвижниками и подвижничеством. Конечно, печалимся мы, испытавшие таинство моления в скиту Ветрово, в храме иконы Божией Матери «Взыскание погибших», перед иконами, написанными иеромонахом Романом, печалимся оттого, что уже более полугода не можем войти в скит, но каким вознаграждением стала для всех нас, для тысяч читателей, эта книга, рождённая в уединении! Какой собранной способна быть душа, какие замыслы одновременно живут в ней, какой окрылённой она бывает, если уходит от суеты сует, — свидетельством тому стала книга, написанная всего за четыре месяца затворничества. Взгляните на даты! Четыре-пять стихов появлялись в один день, а 15 января 2004 года произошло что-то невероятное — четырнадцать (!) стихов написано в этот день! И каких стихов! Кому-то хочется, чтобы поэт не менялся, чтобы он побольше писал подобного тому, что уже хранится в нашей душе как часть её самой («Пел соловей, ах как он пел, // И тишина ему внимала…», «За родником — белый храм, // Кладбище старое, // Этот забытый край // Русь нам оставила», «Туман, туман, туман меня окутал, // Да только не дано ему согреть…», и ещё, и ещё; у каждого, слушающего записи песнопений, читающего предыдущие сборники, выстроится свой ряд).

Есть ли в новой книге иеромонаха Романа стихи, именуемые лирикой? Есть, но даже при том, что лирика его всегда была особой, духовной, обращённой к высшим проявлениям Любви в человеке, больше стало стихов-размышлений, стихов-притч, стихов-проповедей, стихов-молитв, стихов-афоризмов. Прежде можно было удивляться мудрости монаха-поэта, когда написаны были «Глаголы вещие», «Я хочу быть схимником», «О доброте безсмысленны слова», «Земля от света повернёт во тьму», «Оглядывая прожитую жизнь», — называю лишь некоторые стихи, созданные в 80-е годы прошлого столетия. В новой книге мы видим ещё более чуткое, ответственное отношение к слову, обращённому к соотечественникам, ко всем, ищущим Истины в изолгавшемся, запутавшемся в неискренности слов и чувств мире.

Слово и смысл неразделимы, когда они распадаются — появляются безсмысленные слова. Когда звучит в аэропорту призыв «Пройдите в накопитель!», то в словах этих потерян человек, в накопителе подобает находиться стаду баранов, сонмищу элементарных частиц, но никак не людям. Между тем, ухо людей свыклось даже с таким обращением и уж вовсе не замечает подмены великого слова «народ» демографически-статистическим термином «население», а святого русского слова «Любовь» — блудливым словосочетанием «заниматься любовью». Безпощадно стихотворение иеромонаха Романа «Народу», но только такая безпощадность и способна отрезвить заблудших, утративших вместе со словами и возвышенные чувства, и завоёванное тысячелетней историей звание русского народа.

Россия возвысилась совестью, свет совести равно сиял и в праведниках наших, и в лучших писателях, и в душах наших бабушек-крестьянок, а если и не крестьянок, то всё равно — христианок, одна буковка ничего не меняет в духовной основе и душевной сердечности. Высшим укором звучали в детстве слова мамы: «Безсовестный, разве так можно? У тебя совесть есть?» Совесть — это и есть живое присутствие Бога в нас. Святая Русь была средоточием совести в целом народе, утрата же совести означает отпадение от Бога, себялюбивое убиение души. Жизнь безгранична, если она открыта лучам совести, лучам Идеала. Как убога юность, если нет в ней Любви, мечты, поэзии, стремления к Правде, к Чистоте! Разве мог бы иеромонах Роман стать для православных, для ищущих путь к православию, для России тем, кем он стал, если бы не вели его с юности стремления, которые он сам описал?!

Насколько точны, совершенны здесь и слова, и их смысл! Это и есть высшая поэзия, сопряжённая с мудростью.

Иеромонах Роман одной строфой отвечает на вопрос, который затуманен энциклопедиями, томами трудов философов, социологов, психологов, педагогов, у которых личность предстаёт как совокупность социальных ролей. В конечном счёте получается нелепица: самой богатой личностью оказывается мельтешащий везде и всюду носитель множества социальных ролей. И вот ответ отца Романа всем, запутавшимся в собственном оборотничестве, и теоретикам, усугубляющим затмение умов:

Всё. Остановите безсмысленный поток диссертаций о ролевой концепции личности, о субкультурах, создающих якобы особые культуры молодёжной неповторимости, а в действительности убивающих подлинную культуру как преемство традиций, разъединяющих поколения, тем самым разрывающих единую душу национальной истории. Блуждания людей в поисках смысла собственной жизни, в поисках жизненного пути, безконечны. Совсем недавно родители наставляли своего ребёнка: «Выучишься — станешь человеком», связывая с высшим образованием все упования на счастливую жизнь. Нынче и без родительских наставлений подростки поглощены лихорадочными поисками денежного места под солнцем, бездумно устремляясь куда угодно, лишь бы мерцал неподалёку призрак богатства, сытости, удовольствий, развлечений.

Ах, если бы пораньше прозревала душа!

Тем же, кто до сих пор сокрушается о «немонашеском» поэтическом творчестве иеромонаха, отвечу словами архиепископа Верейского Евгения, ректора Московских духовных академии и семинарии: «Отец Роман своими песнями привёл к крещению десятки, может быть, сотни тысяч людей».

март 2004
Санкт-Петербург

Из сборника стихотворений иеромонаха Романа «Радоваться Небу»
(Минск: Издательство Белорусского экзархата, 2004)