Церковным людям хорошо известно, что с Пасхи начинается в Церкви чтение Евангелия от Иоанна. И вот в очередную свою Пасху, обновлённый радостью о Воскресшем Господе нашем Иисусе Христе, идя к свету весёлыми ногами, я решился начать регулярное чтение Златоустовых бесед на Евангелие от Иоанна.
Обращаю внимание читателей на это название. Не толкования, не пояснения, не творения, но именно — беседы. Они названы так потому, что после изъяснения Священного Писания Златоуст обращается к пришедшим в храм с живым словом веры. И такое обращение чаще важнее самого толкования, потому что последнее, если оно не выходит из своих пределов, то есть совершается только ради толкования, как это делается, например, в трёх томах «Толковой Библии» преемников А. П. Лопухина († 1904), забывает о том, что лучшим знанием о Христе является вера в Него.
Задавшись целью не отставать в чтении златоустовских Бесед от читаемых в церкви Евангельских зачал[1], я, конечно же, отстал уже на второй седмице[2]. Да и сложно было не отстать, если только на первый стих Евангелия от Иоанна: В начале бе Слово…, Златоуст откликается целой повестью на восемьдесят страниц.
Как всегда, очень быстро подошла очередная Неделя по Пасхе — о слепом, в которую читается 34-е зачало, или 9-я глава Евангелия от Иоанна. По обычаю я открыл Беседы на соответствующем месте и прочёл слова Златоуста: «Видя, как Он пристально смотрит на него (слепого), они (ученики Христовы) спросили Его, говоря: Кто согреши, сей ли, или родителя[3] его, яко слеп родися? (Ин. 9:2). Странный вопрос! — говорит Златоуст. — Он ли согрешил? Но этого нельзя сказать, потому что он слеп от рождения. Или родители его? Но нельзя сказать и этого, потому что сын не наказывается за отца. Таким образом, и мы, когда видим страдающее дитя, и говорим: «Что сказать о нём, что сделало это дитя?» — этим не спрашиваем, а выражаем недоумение, так точно и ученики, когда говорили это, не столько спрашивали, сколько недоумевали» (Беседа 56).
Когда я прочёл эти слова, то погрузился в ещё большее, чем Христовы ученики, недоумение. Златоуст говорит, что они «недоумевали». Но если ученики недоумевали, то только о том, кто согрешил: слепец или его родители. Поэтому утверждение Златоуста о том, что ученики своим вопросом выражают не тот вопрос, который мы слышим, но недоумение, дескать, «в чём виновно несчастное дитя?», мне кажется странным. Да и не дитя сидело перед апостолами: посему-то родители его [исцелённого слепца] и сказали: он в совершенных летах; самого спросите (Ин. 9:23). Поэтому странным, на мой взгляд, является не вопрос учеников, а слова Златоуста. Во-первых, потому, что возможность совершения греха во чреве матери, которую отрицает Златоуст, не отрицает Господь, когда говорит: ни сей согреши… И раз Господь так сказал, значит, совершать грехи могут даже нерождённые младенцы. А во-вторых, что значит: «сын не наказывается за отца» (Златоуст)? Грех отца должен быть спрошен с сына, а иначе сын будет укореняться в грехе отца, и только тот сын будет прощён Богом за отцовский грех, который принёс покаяние. Всякий нераскаянный грех должен быть или наказан, или исправлен, иначе разрушится понятие справедливости.
И я воспротивился словам Златоуста. Если ребёнок родился слепым, значит, или он, или его родители согрешили. И неужели можно думать иначе? Так мыслили и апостолы, что показывает самый их вопрос: кто согрешил? Скажу более, слова Златоуста о непричастности детей к родительским грехам не просто колеблют, но прямо-таки выбивают из-под моих ног почву пастырского воздействия на родителей, которых приводят в церковь болезни детей. Вы как родители повинны в их страданиях! Вы должны исправить свою жизнь, чтобы вашим детям Бог дал здоровье! А что ещё я им скажу? Как иначе пробужу покаяние? Неужели буду говорить, что святитель Иоанн Златоуст освобождает родителей от вины за рождение слепого ребёнка?
Признаюсь, я готов был наказывать (на словах, конечно) не только родителей, но и неродившихся детей, говоря, что для древних людей в отличие от людей нынешних не было сомнений в том, что в материнской утробе обитает не зародыш и не эмбрион, но — человек. А если он — человек, значит, должен нести ответственность за свои дела и мысли. И это твёрдо знали древние люди, потому спросили: не сей ли согрешил, хотя он ещё и на свет не родился. А если бы кто возразил мне: какие в материнской утробе могут быть дела и мысли, так что даже шестилетнее дитя зовётся неразумным и от исповеди освобождается, я бы ответил: кто сказал, что дитя неразумно? Оно разумнее взрослого во столько, во сколько больше ему приходится усваивать знаний. А усвоить в один только год своей «неразумной» жизни ему нужно столько, сколько взрослый не усвоит в несколько лет своего «разумного» существования. Так же и в материнском чреве, ребёнку нужно соображать не менее быстро, чем взрослому в экстремальной ситуации, так как от сообразительности младенца зависит его появление на свет Божий.
Удивительно, что, отстаивая свою правоту, я забывал, что это не Златоуст, но Сам Господь освободил от вины и слепорождённого, и его родителей, говоря: ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем. Выходит, что я с Господом не соглашался… И потом, думалось мне, а что, если бы слепец не встретил в своей жизни Христа? Не пересеклись бы его пути с земными путями Спасителя? И что тогда? Он так и умер бы слепым, будучи неповинен в слепоте ни сам, ни через родителей?.. Здесь мне почему-то не приходила в голову очевидная мысль, что если бы слепец не встретился Господу, то встретился бы кому-либо из апостолов, которых Господь послал в мiр, чтобы явились дела Божии. А почему я не хотел так думать? Опять же потому, что моё мiровоззрение, по которому всякий нераскаянный грех должен быть наказан, в этом случае рушится. Потому что, если думать, что рано или поздно этому слепцу должно было быть даровано зрение, если не Самим Господом, то через кого-либо из верующих в Него, то можно додуматься до того, что всякая исцелённая болезнь была послана не за грех, но для вящей славы Божией[4], что никакого Божьего наказания нет, есть одна только слава Его!
Поясню последние слова. Если болезнь исцелена, значит, она была послана не за грех, а если не исцелена, то, возможно, будет исцелена, и болевший, когда выздоровеет, окажется ни в чём не повинен, и всё та же слава Божия явится на нём. Значит, только неисцелённые болезни могут считаться Божиим наказанием? Но если болезнь не была исцелена вчера и сегодня, то может быть исцелена завтра или через год, и это опять послужит доказательством неповинности во грехе больного и его родителей. Значит, никаких грехов вообще нет, есть одна только слава Божия. Но тогда некого и не за что наказывать?!
Неизвестно, сколько бы длилось моё недоумение и упорное отстаивание пенитенциарной[5] системы воспитания, если бы не случай, который вечером того же воскресения, т.е. Недели о слепом, вложил в мои руки книгу воспоминаний княгини Наталии Владимировны Урусовой (1874-1963)[6] , и в этой книге я прочёл следующий рассказ.
«У меня с детства была близкая подруга Н. Б. Она была немного старше меня и вышла замуж на два года раньше. В первый же год у неё родился сын Владимир. С самого рождения мальчик поражал своими большими чёрными, как бы грустными глазами и необыкновенно смирным характером. На второй год родился у ней сын Борис, тоже удивлявший всех с первого дня появления на свет, но, наоборот, чрезвычайно беспокойным характером и живостью. Обоих этих мальчиков я любила нянчить и возиться с ними».
Здесь я опускаю значительный фрагмент воспоминаний княгини Урусовой, интересный сам по себе, но не столь важный для моей истории. Старший Владимир стал священником и в 1930 году был расстрелян в Москве, младший Борис стал председателем союза безбожников в Казахстане, куда уехал, женившись на девушке-комсомолке, тоже безбожнице.
«Я знаю, — пишет княгиня, — что родители Бориса, как и его невесты, сказали им, что если они не исполнят церковного брака, то они от них отрекутся. Несмотря на крайнюю разницу воззрений и целей жизни, Борис любил отца и мать. Они с невестой решили исполнить требования родителей, издеваясь над таинством, всё же тайно повенчались. Тайно потому, что иначе были бы расстреляны. Больше я о них ничего не знала, т.к. в Москве не жила. В 1935 году я была на несколько дней в Москве, где встретила Бориса. Он радостно бросается ко мне со словами: «Господь по молитвам брата о. Владимира на небесах, вернул меня к Себе». Вот что он мне рассказал.
«Когда мы венчались, то мать моей невесты благословила её образом Нерукотворного Спасителя и сказала: «Только дай мне слово, что вы его не бросите, пусть он сейчас не нужен вам, только не бросайте». Он, действительно, не был нам нужен и лежал в сарае, в сундуке с ненужным хламом. У нас через год родился мальчик. Мы оба сильно хотели иметь ребёнка и были его рождению очень счастливы, но ребёнок родился больной и слабенький, с туберкулёзом спинного мозга.
Средства мы сумели сохранить кое-какие и не жалели денег на врачей, да и получал я достаточно. Все они говорили, что в лучшем случае, при хорошем уходе и лежа всегда в гипсовом корсете, мальчик может дожить до 6-летнего возраста. Тут мы уехали в Казахстан, надеясь на лучший климат, и там я был председателем союза безбожников и гнал церковь.
Ребёнку пять лет, здоровье его хуже и хуже. До нас дошёл слух, что в г. Петропавловск выслан на поселение знаменитый профессор по детским болезням. От нашего селения нужно было ехать 25 верст на лошадях до ближайшей станции. На Петропавловск всего один поезд в сутки. Ребёнку совсем плохо, и я решил поехать и пригласить профессора к нам. Когда я подъезжал к станции, то поезд на моих глазах ушёл. Я опоздал на несколько минут. Что было делать: оставаться сутки ждать, а там жена одна и вдруг ребёнок умрёт без меня? Подумал и повернул обратно. Приезжаю и застаю следующее: мать, рыдая, стоит на коленях у кроватки, обняв уже холодеющие ножки мальчика.
Местный фельдшер только что ушёл, сказав, что это последние минуты. Я сел за стол против окна, взял голову в руки и предался отчаянию. И вдруг вижу как наяву, что отворяются двери сарая и из них выходит покойный брат о. Владимир, он держит в руках, лицом от себя, наш образ Спасителя. Я обомлел, вижу, как он идёт, как на ветру развеваются его длинные русые волосы, слышу, как он открывает входную дверь, шаги его слышу. Я весь остолбенел и похолодел, как мрамор. Он входит в комнату, подходит ко мне, молча передаёт мне образ в руки и, как видение, исчезает. Я не могу передать словами, что испытал, но я бросился в сарай, отыскал в сундуке образ и положил его на ребёнка. Утром он был совершенно здоров. Приглашённые лечившие его врачи только руками разводили. Сняли гипс. Следов туберкулёза нет. Тут я всё понял, я понял, что есть Бог, понял молитвы брата!
Я немедленно заявил о своём выходе из союза безбожников и не скрывал происшедшего со мною чуда. Везде и всюду я возвещаю о случившемся со мною и призываю к вере в Бога. Не откладывая, мы уехали под Москву к моим родителям, где они поселились по окончании срока ссылки. Окрестили сына, дав ему имя Георгий».
Я простилась с Борисом и больше его не видела. Когда я приехала в Москву в 1937 году, то узнала, что после крещения он с женой и ребёнком уехал в Кисловодск на Кавказ. Борис везде открыто говорил о своём заблуждении и спасении. Через год он, будучи совсем здоровым, неожиданно скончался, и врачи не определили причины. Его убрали большевики…».
Так заканчивается рассказ княгини, и для меня он оказался более чем поучителен. Когда Борис сказал о рождении больного сына, я подумал: за грехи! А когда он сказал, что стал председателем союза безбожников, я прямо-таки воскликнул: тем более! какого же здоровья ребёнку он хотел? Но когда он сказал, что понял, что есть Бог, тогда я вспомнил Евангельского слепца, который, будучи спрошен: ты веруешь ли в Сына Божия, Который перед тобой стоит, ответил: верую, Господи; и поклонился Ему (Ин. 9:35, 38). Поклоном прозревшего Бориса Господу стало крещение сына и открытое исповедание своей веры в Него. Так, на примере Бориса до меня, наконец, дошёл смысл слов Христа о слепце: ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем, и Златоустова правота открылась для меня со всей очевидностью.
Может показаться странным, что на примере Бориса, а не его сына, Георгия, подтвердилась для меня Евангельская история, ведь чудесным образом выздоровел сын, а не отец. Действительно, телесно выздоровел сын, но подлинное выздоровление — духовное — было даровано отцу. Духовно прозрел, т.е. уверовал в Бога Борис, и это было главное чудо, которому послужило чудо меньшее — исцеление сына. Произошло чудо рождения веры. Чудо раскрытия в человеке некоего духовного органа, который был или нарушен, или не развит, или даже отсутствовал. Неверие Бориса было болезнью более тяжёлой, чем туберкулёз его сына, но можно ли винить его в неверии, как и его сына в туберкулёзе?
— Значит, за это нужно винить его родителей.
— Нет, родители неповинны, потому старший сын, Владимир, пострадал за Христа даже до смерти. И когда один сын становится Христовым мучеником, а другой Его гонителем, то родители тут явно ни при чём.
— Кого же тогда винить?
— Винить некого, и это — парадокс[7].
— Парадокс, говорите? Но ведь бывают болезни за грехи?
— Бывают и за грехи. Об этом говорит Сам Господь: Се здрав еси[8], ктому не согрешай, да не горше ти что будет (Ин. 5:14).
— Как же отличить болезнь греховную от безгрешной?
— А зачем их различать?
— Затем, что, если кто болен по грехам, то так тому и надо, а если кто страдает без греха, пусть радуется.
— А это обязательно нужно различать?
— А как же иначе? Если их не различать, то чем тогда руководствоваться в жизни? С какой точки судить: кто прав, кто виноват?
— Эта точка отыскивается в небольшом предмете княгининого рассказа — Нерукотворном Образе Христа Спасителя. Он был дан как родительское благословение молодожёнам, потом хранился в сундуке в сарае, а потом был положен на больного ребёнка, и произошло чудо. Нерукотворный Образ Христа Бога хранится в душе каждого человека, каким бы захламленным и загаженным сундуком он ни был. Проявить в себе этот Образ или не проявить? Вот в чём вопрос. Проявить, значит — быть; не проявить, значит — не быть.
Вот, собственно, и всё о том, как я однажды не согласился со Златоустом.
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
11 августа 2020
[1] Так называются части, на которые святые отцы разделили Священное Писание Нового Завета для каждодневного чтения в течение года. Зачало по объёму обычно в 2-3 раза меньше главы. ↩
[2] Седмицею в церковнославянском языке называется то, что в русском принято называть неделей. А неделей в церковнославянском называется воскресение. Этимология этого слова ясна: не-деля — не делай; нет дел. ↩
[3] Родителя его. Это не опечатка, это так называемое двойственное число церковнославянского языка. Я нарочно цитирую его в надежде, что у кого-либо из читателей возникнет желание узнать, что это такое. ↩
[4] К вящей славе Божией — ad majorem Dei gloriam — девиз ордена иезуитов. Хочу обратить ваше внимание, что это торжественное выражение стало ироничным. ↩
[5] От ср.-лат. poenitentiarius — исправительный, относящийся к наказанию. Это латинское слово нашло применение и в «русском» языке. Когда тюрьму не хотят назвать тюрьмой, её зовут пенитенциарным учреждением. Интересно отметить, что судебный орган Ватикана, отвечающий за исповедь и отпущение грехов, называется Апостольской Пенитенциарией. ↩
[6] Княгиня Н. В. Урусова. Материнский плач Святой Руси. М., 2007. ↩
[7] Греческое слово «парадокс» состоит из приставки «пара», означающей 1) у, возле, 2) мимо, 3) вопреки; и корня «докса» — 1) предположение, 2) мнение других о ком-либо, 3) слава. И вот это слово — слава, позволяет перевести слово «парадокс» не только в привычном его значении, как «против мнения», но и как «возле славы», «близкий к славе». Чьей, спрашивается, славе? Конечно, Божией. ↩
[8] В служебном Евангелии здесь стоит глагол бысть, который точнее еси. Последний безотносительно говорит: се здрав еси — вот ты здоров, а первый указывает на некий момент в прошлом, с которого началось изменение: се здрав бысть — вот ты выздоровел. Последнее звучит живее, не правда ли? Почему же этот глагол сохранился только в служебном Евангелии? Потому что вариант бысть — не никононизированный, т.е. не подвергшийся книжной справе патриарха Никона. Бысть это аорист. Для пояснения выражаемых аористом смыслов обратимся к первым стихам Евангелия от Иоанна. В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. /…/ Вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть, еже бысть. Здесь употреблены аористы глагола «быть»: бе, быша, бысть. В Синодальном переводе последнее предложение звучит так: Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть (Ин. 1:3). Но сравните, как выразительно звучит этот стих по-церковнославянски, и как путано он звучит по-русски. Аористом бысть в этом предложении выражена мысль о том, что было время, когда мiра не было, что мiр не безначален, что мiр возник. Эту же мысль мы исповедуем в Символе веры опять же аористом быша, когда говорим: Имже вся быша, т.е. Им, или через Него, Господа нашего Иисуса Христа Сына Божия, начало всё существовать. Бысть это единственное число, а быша — множественное.↩
Спаси Вас Господь, отец Георгий! Какая замечательная поучительная статья! Её бы нынешним безбожникам почитать! Да только вряд ли будут! А книга княгини Н.В. Урусовой меня заинтересовала. Обязательно прочту.
Спасибо Вам, отец Георгий. На одном дыхании посмотрела документальный фильм «Материнский плач Святой Руси» (3 серии). Всем советую посмотреть. Теперь буду искать, где купить книгу княгини Н.В.Урусовой.
Спаси Господи, отец Георгий! В середине статьи захотелось Вам возразить и поспорить, но к концу Вы чётко подвели итоги. Воистину так. А иначе можно было бы сойти с ума , думая о грехах младенцев и степенях болезней нас постигающих.
… Нерукотворный Образ Христа Бога хранится в душе каждого человека, каким бы захламленным и загаженным сундуком он ни был. Проявить в себе этот Образ или не проявить? Вот в чём вопрос. Проявить, значит — быть; не проявить, значит — не быть. …
Спаси, Господи, отец Георгий.
Спасибо, батюшка, за радостную весточку от Небожителей.
Воспоминания княгини Н.В. Урусовой о явлении о.Владимира с иконой брату-безбожнику напомнило мне явление преп. Серафима Саровского будущему сщмч. Серафиму Чичагову, закончившего свой труд по составлению «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» (опубликован в 1896 г.).
Спасибо, батюшка отец Георгий за поучительную историю. «Произошло чудо рождения веры». Слава Богу за всё.