Часть первая
Самоотрицание: соблазн или добродетель?
Читая одну книгу по истории Русской Церкви, я наткнулся в ней на такой отзыв о «Повести временных лет»: «Два Олеговых похода на Царьград /…/ раздуваются в казённой летописи как бы в нечто героическое, но получается отталкивающая картина диких разрушений и грабительских погромов. /…/ В высоком стиле нашей летописи до сих пор чувствуются следы того богатырского эпоса, который до письменности и параллельно с ней в былинных поэмах и песнях прославлял на придворных пирах все эти устаревающие, выходящие из моды, богатырские подвиги конунгов».
Это о ком? Неужели о преподобном Несторе-летописце? Певец конунгов на придворных пирах? Что за бред? Пусть даже составителем первоначальной редакции Повести временных лет был не Нестор, но какой-то другой киево-печерский монах, это ничего не меняет, поскольку все печерские монахи были одного духа, собравшего их в общежительный монастырь. Какой же был дух у составителя Повести? Неужели дух «богатырского эпоса»?
Кто автор этих странных выводов о нашей, как он её называет, «казённой летописи»? Каким духом наполнен он сам, что сумел так своеобразно прочесть Повесть временных лет? Он и далее говорит о ней в подобных выражениях: «самохвальный рассказ о технических ухищрениях для осады стен Кп-ля…», «русская летопись трубит и трубит на русско-славянском языке…» Кто это пишет? Это пишет историк А.В. Карташёв (1875-1960), последний обер-прокурор Святейшего Синода, а после его упразднения министр вероисповеданий Временного правительства.
Дорогие читатели, хочу поделиться с вами одним любопытным наблюдением. Науки под названием «история» нет. Что же есть? Есть история истории, т.е. то или иное отношение к ней. Поэтому, приступая к чтению книг по истории, советую вам прежде изучить душевные намерения автора, труды которого вы берёте в руки, а потом уже изучать самую книгу. О духовном состоянии историка А. В. Карташёва можно составить впечатление по его предисловию к «Очеркам по истории Русской Церкви», написанным им в годы преподавания в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже и изданным там же в 1959 году.
Начинается это предисловие так. «Ни одному из христианских европейских народов не свойственны соблазны такого самоотрицания, как русским. Если это и не тотальное отрицание, как у Чаадаева, то откровенное, при случае, подчёркивание нашей отсталости и слабости, как бы нашей качественной от природы второстепенности. Этот очень старомодный “европеизм” не изжит ещё ни в наших, уже сходящих со сцены поколениях, ни в нашей молодёжи, вырастающей в эмигрантском отрыве от России».
Здесь, что ни слово, то подмена понятий. Сперва Карташёв называет добродетель соблазном, потом осмеивает, и в итоге выводит, что её надо изживать. Этот веками отработанный приём фальсификации и поныне широко используется средствами массовой информации, которые, например, добродетель защиты Отчества высмеивают и изживают.
Но, господа, не лгите на истину. Самоотрицание это вовсе не соблазн, это необходимое для спасения души качество, если понимать его так, как учит Господь: любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мiре сем сохранит ее в жизнь вечную (Ин. 12:25). И в другом Евангелии: если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк. 14:26).
Итак, если понимать самоотрицание по-Евангельски, а не по-чаадаевски, то надо назвать его необходимым свойством Боголюбивой души, и в ответ на призыв историка изживать его, сказать ему, что он или заблуждается, или говорит ложь, сознательно или бессознательно смешивая понятия.
Далее в статье мы увидим, как А.В. Карташёв не только самоотрицание, но многие другие слова будет понимать по-чаадаевски, т.е. в том именно направлении мысли, которое и воспитало в русском человеке чувство «как бы нашей качественной от природы второстепенности».
Действительно, кто воспитал в русских людях это позорное чувство? Не эти ли самые, «сходящие со сцены поколения», изгнанные из своего Отечества и оказавшиеся в итоге там, куда они всю свою жизнь старательно преклоняли свои выи, и где искали первостепенной качественности, то есть на Западе?
Карташёв: «А там, в больной и исковерканной СССР (правильнее, конечно, сказать: в больном и исковерканном СССР. – Г.С.) навинчивается противоположная крайность. Там и европеизм и руссизм отрицаются и перекрываются якобы новым и более совершенным синтезом так называемого экономического матерьялизма».
Здесь тот же вопрос возникает: почему это произошло? Не потому ли, что в два столетия после Петровских реформ самоотрицательному началу, так сильно действующему в русском народе, было дано иное направление, и забота о внутреннем душевном устроении через небрежение о внешнем была подменена самоотвержением для построения земного благополучия? Не потому ли всё это произошло, что поменялась цель, и желание подвига, лучше же сказать, ещё живущее в русской душе желание подвига (в отличие от других европейских душ, где такие порывы уже угасли), получило иное приложение, и вместо стремления к небесному блаженству подвижнический труд был направлен на построение земного материального счастья? А произведена была эта подмена усилиями «нашего верхнего над народом стоящего общества» (Ф.М. Достоевский), поведшего народ к другим ценностям. Каким?
Карташёв: «В противовес этим двум крайностям (т.е. европеизму и материализму. – Г.С.), мы – взрощенные старой нормальной Россией (что значит: «нормальная Россия»? впервые встречаю такое именование своей страны в учёной книге, а не в газетном листке. – Г.С.) продолжаем носить в себе опытное ощущение её духовных ценностей». Вот-вот, сейчас нам скажут, каковы эти ценности. «Ломоносов явлением своей личности и исповеданием своей уверенности, “что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать”, вселил в нас уверенность, что мы станем тем, чем инстинктивно, по безошибочному чутью, мы хотим быть».
Поразительно! Ни Бог, ни святые, ни праведники, но — Ломоносов явлением своей личности и исповеданием, нет, не Православия, но своей уверенности, выраженной в стихотворной форме, указал им духовные ценности, которые они продолжают в себе носить. И как носить? Не по Божьему откровению, но «инстинктивно и по безошибочному чутью». Это, простите, как собаки, что ли? Ну и что же говорит вам ваше чутьё? Кем вы хотите быть?
Мы «хотим быть в первых, ведущих рядах строителей общечеловеческой культуры». Потрясающе! Дух, вещавший через последнего обер-прокурора Святейшего Синода, заговорил через последнего генерального секретаря КПСС и первого президента СССР, тоже устремившего советский народ к общечеловеческим ценностям.
Но, скажите, зачем вам нужны эти фальшивки, когда есть настоящие, не инстинктивные, но Богооткровенные ценности? Или вы не признаете их таковыми, руководствуясь своим чутьём, а не Священным Писанием и Преданием? Зачем вам надо быть «в ведущих рядах строителей общечеловеческой культуры»? Слово-то какое характерное – «строителей». Не масонское ли? Наверное, по гордости вам это нужно?
Мы «хотим быть в первых, ведущих рядах строителей общечеловеческой культуры. Ибо другого, достойного первенства земному человечеству не дано». Точно. По гордости. Ибо чем иным, как не гордостью, можно объяснить желание быть «в ведущих рядах строителей общечеловеческой культуры» и нежелание жить, как веками жили деды-прадеды, то есть как заповедал апостол Петр: всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите (1 Пет. 2:17)?
Новый путь обер-прокурора Карташёва
Итак, нам кажется, что Карташёву по фарисейской гордости захотелось быть в первых рядах строителей общечеловеческой культуры, но послушаем, как он сам объясняет это своё желание.
Карташёв: «И это, не благодаря музейно хранимым реликвиям Мономахова венца и титула Третьего Рима, и не благодаря фанатической Аввакумовской преданности букве – всё это были только благородные предчувствия, – а через достойный великой нации порыв – занять равноправное место на мировом фронте общечеловеческого просвещения».
Что же выходит? Жизнь по Христу и во Христе это только «благородное предчувствие», а не главная цель земной жизни? Православная вера и православный царь это лишь подготовка к какому-то порыву? Кто это говорит? Верующий ли человек? Мне кажется, что так говорить может только тот, для кого Евангелие не представляет ценности. Так говорить может купец, который, найдя одну драгоценную жемчужину (Мф.13:46), пошёл и продал её, чтобы «занять равноправное место на мировом фронте».
Это признание изобличает в Карташёве утрату православного смысла жизни. В самом деле, когда человек внутренне знает, что он живёт с Богом, зачем ему равняться на других и стремиться к «равноправному месту» среди них? Когда человек знает, что приближает его к Богу, и что отдаляет от Него, зачем ему искать признания у людей? Это на православного все должны бы равняться как на знающего истину. Но у Карташёва иначе. Мономахов венец, говорит он, был у русского народа только предчувствием и подготовкой к тому, чтобы «занять равноправное место на мировом фронте общечеловеческого просвещения». У Карташёва, как у настоящего гуманиста, в центре всего – человек. Не Богочеловек, распятый на Кресте, но человекобог, устраивающий своё земное благополучие, поэтому и церковь для Карташёва является придатком мiра. И мы опять слышим эти жаргонные словечки. Давайте с ними разбираться.
Общечеловеческое просвещение названо «фронтом». С кем же воюют просветители? Для всех, кто просвещён, вернее сказать, ещё не до конца ослеплён художественной литературой, наукой, телевизором и прочими средствами массового «просвещения», ответ на этот вопрос ясен. С невежеством церкви, темнотою Евангелия и несправедливостью Бога, уготовившего страшный Суд всем нелюбящим Его, – вот с кем воюют общечеловеческие просветители. Но читаем далее одного из них.
Карташёв: «Античное (в смысле древнее. – Г.С.) сознание завещало нам своё наследие ещё в двух вариантах антитезы: 1) Эллины и варвары и 2) Израиль и язычники (гои). Христианско-европейское сознание слило это устаревшее раздвоение воедино: в единое и высшее, окончательное культурное объединение для народов всего мира. В их расовой, религиозной, национальной пестроте обитатели земного шара на необозримые по времени периоды остаются заключёнными в разные оболочки своих, столь дорогих им, наследственных форм жизни, признаваемых национальными. Но это не существенный и не решающий историософский момент. Хочет кто того или не хочет, но объективный фактор исчерпанности схемы глобальной истории земного человечества, как целого, на лицо. Тут немыслимы никакие ревизии. Нам — христианам и европейцам надо с признательностью за честь и избранничество принять этот факт, как святую волю Провидения и с молитвою и благоговением совершать наше земное шествие к конечным благим целям, ведомым лишь Творцу Одному (везде разрядка, сделанная А. В. Карташёвым, заменена нами на полужирный шрифт; прописные буквы автора сохранены. – Ред.)».
Зачем мы читаем эти признания, в которых всякий, кто имеет уши слышать (Мф. 11:15), слышит неприемлемые для православного человека мысли? Например, такие: «христианско-европейское сознание слило это устаревшее раздвоение (имеется в виду Израиля и язычников. – Г.С.) воедино: в единое и высшее, окончательное культурное объединение для народов всего мира».
Зачем мы читаем эти саморазоблачения человека, который не то чтобы православным, но даже христианином себя назвать уже не хочет, но представляется «христианским европейцем»? Зачем нам слушать эти лживые песни о культурном объединении всех народов и о конечных благих целях Творца, якобы никому не ведомых, кроме Него одного, когда нам доподлинно известно, что такой Его целью является Страшный Суд, возвещённый Господом нашим Иисусом Христом, и новые небо, земля и новый Иерусалим, сходящие от Бога (ср. Откр. 21:1-2)? Зачем нам, слушая слова Карташёва, становиться соучастниками тех, кто приближает этот Суд уже только тем, что замалчивает его? Но давайте, раз уж взялись, дочитаем это предисловие, чтобы ужаснуться прелести, в которой пребывали руководители Российской церкви накануне революции.
Карташёв: «Как бы жгуче не обострялись, по временам и по местам, живые (! – Г.С.), исторически злободневные задачи, у нас ли, или у других народов вселенной, но мы, раз преодолевшие самодовлеемость национального партикуляризма, не можем, и не должны растрачивать свои силы без остатка на эту, в принципе уже преодоленную нами фазу культурного служения».
Выходит, что многие годы они умерщвляли жизнь, если «исторически злободневные задачи» названы Карташёвым «живыми»? Выходит, что многие годы Русская Церковь жила, подчиняясь «культурному служению»? Выходит, что служение культуре поставлено Карташёвым выше служения Христу и Евангелию, если последнее названо преодолённым? Выходит, что время служения Христу Богу было временем «национального партикуляризма»? Как всё это понимать?
Карташёв: «Национальные формы культуры, как языки и вероисповедания, продолжают функционировать, но отменить и заменить уже выяснившиеся и открывшиеся передовому христианскому человечеству его качественно первенствующие и командные высоты его служения никто и ничто не вправе. В этой предельности служений есть неотменимый момент посвящённости и права на предводительство.. Лишь на этом пути совершается преодоление «плоти и крови» наций, с их зоологически унизительными и неизбежными войнами».
Вот как! А я-то думал, что лишь на пути, указанном Господом, Его апостолами и всеми святыми христиане могут, совлекшись ветхого человека с делами его, стремиться к жизни, в которой нет ни еллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос (Кол. 3:10, 11). Нет, говорит обер-прокурор, есть другой путь. «Лишь на этом пути открывается просвет и надежда – преодолеть и победить великий демонический обман безбожного интернационализма».
Хочется спросить, а разве культурный интернационализм в сравнении с безбожным интернационализмом не является ещё большим демоническим обманом, потому что не отказывается от имени Божьего? Карташёв: «Лишь во вселенском христианском водительстве заложено обетование истинной свободы человека и – мира всему миру». Вот-вот, когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут (1 Фес. 5:3). Карташёв: «И вот на этом пути – достойное, высшее, святое место служения России и Русской Церкви, а не под знаменем «ветхозаветных», ветшающих национализмов».
На этом возгласе предисловие заканчивается. И после его прочтения предлагаю прочесть тот единственный абзац предисловия, который мы в нём пропустили, а именно: «Наше предчувствие нового возрождения и грядущего величия и государства и Церкви питается отечественной историей. Пора приникнуть к ней любящим сердцем и умом, умудрённым трагическим опытом революции» (Карташёв А.В.).
Не походит ли это приникновение А. В. Карташёва к отечественной истории «любящим сердцем» после всех его речей и особенно после слов о «преодолённом национальном партикуляризме» на поцелуй Иуды? А об уме, «умудрённым трагическим опытом революции» говорить не приходится: ни ума, ни опыта Карташёв и карташёвы, сбежавши за границу, получить не захотели. Или так и не сумели получить?
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
20 февраля 2019
