Окончание, часть первая
Ильин: «Что пребывает в ней [спасительной традиции Пушкина], то ко благу России; что не вмещается в ней, то соблазн и опасность». Но ведь всё наоборот! Пушкинская поэзия — соблазн, а он всегда опасность. Соблазну нужно противостоять, с ним, как с искушением, необходимо бороться, иначе он одолеет, уведёт в сторону от блага и спасения. Когда я так говорю, на меня смотрят расширенными от удивления глазами: «Пушкин – соблазн? Да что вы? Современный культурный мир наполнен такими соблазнами, что поэзия Пушкина в сравнении с ними может быть названа оазисом красоты и целомудрия». Что тут отвечать? Современная российская культура откуда взялась? Сама по себе возникла? Она выросла, точнее сказать, её вырастили, в том числе и из поэзии Пушкина. Россия была богобоязненна и набожна, когда гений Пушкина вошёл в неё и сыграл немалую роль в её расцерковлении.
Ильин: «Из его [Пушкина] уст раздался и был пропет Богу от лица России гимн радости сквозь все страдания, гимн очевидности сквозь все пугающие земные страхи, гимн победы над хаосом. Впервые от лица России и к России была сказана эта чистая и могучая «Осанна», осанна искреннего, русским Православием вскормленного мироприятия и Богоблагословения, осанна поэта и пророка, мудреца и ребенка, о которой мечтали Гераклит, Шиллер и Достоевский». Что пишет этот человек? Открывал ли он Русскую историю? Знает ли о сотнях и тысячах русских святых, воспевших не языком только, не змеиным жалом, вместо языка вставленным[1], но своими жизнями славу Божию? Зачем же так врать?
Ильин: «Впервые от лица России и к России…». Просто диву даёшься вошедшему в раж[2] лицемерию. Впрочем, если «от лица России», а не от Руси, то есть, если под Россией понимать иную, отличную от Руси страну, а под российской осанной отличную от русской осанну, например, осанну советскую, то соглашусь с этим утверждением Ильина.
Ильин: «Осанна /…/ мироприятия и Богоблагословения…». Это что за словесные громады? Не помню, чтобы встречал их в русском языке. Зачем они? Зачем это слововерчение? Чтобы закружить читателям головы? Слововерчение, подобное столоверчению, а лучше сказать — куроверчению, потому что столоверчение это позапрошлый век. Столами вертели в XIX столетии, например, поэт Тютчев, а нынче вертят курами. Нынешние «великие философы» и прочие главари всемирной интеллигенции, словно курами, вертят над головами читателей такими вот статьями, как данная статья Ильина.
Ильин: «Осанна /…/, о которой мечтали Гераклит, Шиллер и Достоевский». Непонятно, почему этих людей Ильин ставит рядом с Пушкиным? Но если Гераклит и Шиллер там поставлены, значит, эта осанна не могла быть вскормлена русским Православием, как пишет Ильин. А если она всё же вскормлена Православием, то о такой осанне не могли мечтать Гераклит и Шиллер. Понимает ли Ильин, что он пишет? Понимает ли, что в голове у него — каша? Понимает ли, что смешивать в одну осанну Гераклита, Шиллера, Пушкина, Достоевского это — бред?
Ну а если не каша и не бред? Если, действительно, у Гераклита, Шиллера, Пушкина, Достоевского одна осанна, как говорит Ильин, одно общее величание, одна совместная хвала Б-гу, и одна, стало быть, вера, то что же выходит? Выходит, уважаемый читатель, что, читая статью Ильина, и не возражая против этого его утверждения, вы принимаете его, согласны с ним. А из этого выходит, что предлагающие вам И. А. Ильина в качестве «великого русского философа» вовлекают вас в «священнодействия» Пушкина, Гераклита, Шиллера, Достоевского.
Ильин: «Движимые глубокою потребностью духа, чувствами благодарности, верности и славы, собираются ныне русские люди, — люди русского сердца и русского языка, где бы они ни обретались, — в эти дни вековой смертной годовщины их великого поэта, у его духовного алтаря, чтобы высказать самим себе и перед всем человечеством, его словами и в его образах свой национальный символ веры. И, прежде всего, — чтобы возблагодарить Господа, даровавшего им этого поэта и мудреца, за милость, за радость, за непреходящее светлое откровение о русском духовном естестве и за великое обетование русского будущего». (Везде курсив автора. — Г.С.).
Ох уж эти «русские» люди, давно переставшие быть русскими и по сердцу, и по языку, собравшиеся в 1937 году по обе стороны разорванной надвое России отметить столетие пушкинской кончины. Удивительное дело: те, кто уничтожали друг друга в братоубийственной войне, и те, кто с ненавистью будут смотреть друг на друга весь XX век, в согласии сходятся почтить своего гения и там, за рубежом, и здесь, в Советской России. Впрочем, объяснить это «чудо» легко: как «белые», так и «красные» одинаково мало любили читать Священное Писание, гораздо охотнее они читали стихи своего кумира.
Ильин: « … у его духовного алтаря». Что значит: духовный алтарь поэта? Я знаю только один алтарь — Божий. Или у Пушкина свой алтарь, в его честь сооружённый? Да, говорит Ильин, не только свой алтарь, но своя вера, свои образы, свои слова, на которых совершается служение, даже свой символ веры, который высказывается перед всем человечеством. Не хватает только словечка «прогрессивное» перед словом «человечество». Господи, помилуй! Кто это пишет? Язычник? Христианин? Или представитель особой сверхверы, объединяющей все земные веры в одну, в белых перчатках и запоне?
Ильин: «…собираются ныне русские люди, /…/ чтобы высказать самим себе и перед всем человечеством, его словами и в его образах свой национальный символ веры». Вера всегда высказывалась и высказывается Богу, а не «всему человечеству». Разве хотели что-либо высказать «всему человечеству» преподобные отцы, искавшие единственно — Богообщения? В поисках Бога они, наоборот, уходили в леса, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли (Евр. 11:38). И только потому, что среди «всего человечества» рождались люди, так безоглядно любившие Господа, Он миловал это человечество. А тут нас призывают совершенно не по-русски, беззастенчиво и нецеломудренно высказать свою веру перед «всем человечеством». И ладно, если бы эта вера была Православной, а то ведь нам навязывают какую-то свою национальную веру. Задумайтесь, уважаемый читатель, над этим выражением Ильина: «национальный символ веры». О какой нации здесь идёт речь? Не о той ли, о которой мы читали, что осанну Б-гу от этой нации запевают вместе и Шиллер с Гераклитом, и Пушкин с Достоевским? Об этой интернациональной нации и её «осанне» грядущему антихристу многое имею писать вам, но не хочу на бумаге чернилами (2 Ин. 1:12).
Ильин: «Ибо иметь такого поэта и пророка – значит иметь свыше великую милость и великое обетование». (Курсив автора. — Г.С.). На этом статья Ильина заканчивается. Поток лжи иссяк.
Завершая обзор статьи Ильина, прошу читателей понять меня правильно. Я нисколько не хочу опорочить поэта и тем более человека А. С. Пушкина. Он мне дорог не менее, чем Ильину, но, конечно же, не как «пророк», не как выдумка и ложь, которую из Пушкина сотворили писатели типа Достоевского и Ильина. Повторяю, мне дорог этот поэт[3], но я против именования его пророком, и против лжи, неизбежно возникающей из такого именования. Пушкин — великий поэт и точка. И не нужно приколачивать над его головой пророческого нимба, потому что всякому не прельщённому пушкинской поэзией видно, что этот нимб — картонный. Не нужно нагнетать психически нездорового возбуждения вокруг творчества Пушкина. Не нужно разливать потоков лжи, величая Пушкина пророком, и пачкать этой ложью всех приближающихся к нему. Не надо провозглашать его стихи «откровением» и творчество «божественным», как это делает Ильин, потому что оно было и остаётся всего-навсего художественной литературой. А литература, как тень, как собака, должна знать своё место[4]. В противном случае учительницей жизни вместо Церкви становится культура, великими философами провозглашаются пустобрёхи вроде Ильина и на место закона восседает беззаконие.
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
31 июля 2019
[1] «И жало мудрыя змеи / В уста замершие мои / Вложил десницею кровавой...». Обзор этого пушкинского стиха желающие могут прочесть в статье «Стихотворение А. С. Пушкина «Пророк» в прочтении протоиерея Сергия Булгакова». ↩
[2] Слово «раж» в словаре В.И. Даля произведено от французского rage – «бешенное желание, чрезмерное рвение, стремительность». Обращаю внимание, что не самим Владимиром Ивановичем указана эта этимология, но редакторами его словаря, которые и нецензурные выражения вставили впоследствии в его словарь. Остаётся удивляться языковой бесчувственности этих редакторов, ищущих корни русских слов во французском языке. Эта бесчувственность тем более удивительна, что самим В.И. Далем слово «раж» в словарной статье «ражий» связывается со словом «рожать». В этой статье Даль пишет: «Судя по значению слов родный (матерый) и дородный, — ражий одного корня с ними, от рожать». ↩
[3] Как мне убедить читателя в правдивости своих уверений о близости поэзии Пушкина моей душе, если всё содержание книги «Загадка 2037 года» говорит об обратном? Сочинение «В Зосимину Пустынь» могло бы служить таким доказательством, поскольку содержит в себе аллюзии, реминисценции, ассоциации и т.п. заумные слова с этой поэзией, а самый жанр этого сочинения назван в подражание «роману в стихах» — романом со стихами Священного Писания. Впрочем, кому, как не Пушкину, мог подражать выученный на литературе Пушкина сочинитель? ↩
[4] «Определите место, где и для чего должна пребывать литература?» — был задан автору этой статьи вопрос. Что он ответил? Указать человеку, какое место в его жизни должна занимать литература, я, разумеется, не могу. Это вопрос личный. Так же как вопрос с собакой. Жить ли совместно с ней в одном помещении, как в одной конуре, или же выделить собаке собачье место на улице? Этот вопрос каждый человек решает для себя сам.↩
Отец Георгий, благословите! При более внимательном прочтении второй части статьи появилось желание уточнить:
«Я нисколько не хочу опорочить поэта и тем более человека А. С. Пушкина. Он мне дорог не менее, чем Ильину». А чем именно он Вам дорог в такой преувеличенной, ильинской степени?
«Как мне убедить читателя в правдивости своих уверений о близости поэзии Пушкина моей душе».
Если можно, скажите, пожалуйста, чем Вам близка поэзия Пушкина, если в книге «Загадка 2037 года», на странице 331, Вы пишете о «духовно-нравственном ослеплении, которое вызывают звуки пушкинской лиры»?
Кириос!
Вы, Ольга Сергеевна, как всегда внимательны и редактельны. Поэзия Пушкина мне дорога не менее чем Ильину, конечно, не по-ильински. Он ослеплён ею до инвалидного состояния. А я, как и все литераторы, учился литературе на этой поэзии, поэтому она мне дорога. Как-то так.
Отец Георгий, святитель Иоанн Златоуст тоже учился красноречию у знаменитого ритора, язычника Ливания, и, несомненно, почитал его. Но едва ли душе святителя, возлюбившей Господа Бога своего, было близко слово Ливания. Здесь Вы всё же не совсем единодушны с отцом Романом.
Так вроде о.Роман и не заставляет ходить строем (исключение крестный ход) и быть всем единодушным в его мнении.
Конечно, Александр, никто никого и Крестным ходом не заставляет ходить. Просто напоминаю отцу Георгию о его словах: «В отношении всеобщего отношения к поэзии А. С. Пушкина мы единодушны с отцом Романом» (Статья ««Я Вас любил…» Да что Вы говорите»).
))) Я больше не буду. А почему Вы меня в Питер не пускаете? Всё время надо заполнять графу «Город»
Наоборот, хотим убедиться, что Вы рядом!
Прощу прощение за отсутствие на сайте. Гостил в Вологодских борах, на реке Сухоне и её небольшом притоке Старой Тотьме. Из тех мест происходили родом один из отцов-основателей Соловецкого монастыря преподобный Герман, а также аляскинские отцы-первопроходцы: Холодиловы, Пановы, Иван Александрович Кусков, вице-губернатор Аляски и основатель калифорнийского Форт Росса… Но сравнивая подвижнические труды соловецких святых и аляскинских первооткрывателей, видишь, насколько разными были их цели и устремления. Если отцы-монахи, идя на Север, покоряли те земли Христу Богу, то купцы-мореходы, 300 лет спустя идя в Сибирь и далее в Америку, покоряли их Российской короне и двуглавому орлу. В итоге – русская Аляска была продана, а русский Север пока нет. Впрочем, эта тема для отдельной статьи, здесь же мы бьёмся с красноармейцами и их идейными вдохновителями, в частности поэтом Пушкиным А.С.
Ольга Сергеевна, Вы привели пример святителя Иоанна Златоуста, который, как Вы говорите, почитал язычника Ливания, но едва ли считал его слова близкими своей душе. Могу привести схожий пример в лице святителя Григория Богослова. Не знаю, как это звучит в оригинале, но в переводе слова святителя звучат так: «Потом, неразумно он [Юлиан Отступник] надеялся, будто бы скроется от нас, что не нас, КОТОРЫЕ ОЧЕНЬ ПРЕЗИРАЕМ ТАКУЮ СЛОВЕСНОСТЬ, лишает он одного из первых благ, но сам страшится обличений в нечестии, предполагая, может быть, что сила обличений зависит от красоты слога, а не от разумения истины и не от доказательств, от которых удержать нас так же невозможно, как и сделать, чтобы мы, пока имеем язык, не исповедовали Бога. Ибо мы вместе с прочим и сие, то есть слово, посвящаем Богу, как посвящаем тела, когда нужно и телесно подвизаться за истину» (Святитель Григорий Богослов. Творения в 2-х томах. М., Сибирская Благозвонница, 2007, т. 1, с. 62)
Святитель Григорий презирал языческую словесность, но когда император Юлиан издал указ, запрещающий христианам быть учителями в учебных заведениях, он решительно выступил против. Казалось бы, если презираешь языческую литературу, зачем ратовать за её изучение и преподавание?
Богослов: «Тогда как дар слова есть общее достояние всех словесных тварей, Юлиан, присвояя его себе, ненавидел в христианах, и хотя почитался даровитейшим в слове, однако же о даре слова судил крайне неразумно. Во-первых, неразумно тем, что злонамеренно, по произволу, толковал наименование, будто бы эллинская словесность принадлежит язычеству, а не языку. Почему и запрещал нам образовываться в слове, как будто такое наше образование было похищением чужого добра. Но сие значило то же, как если бы не дозволялось нам и всех искусств, какие изобретены у греков, а присвоять их себе потому же сходству наименования. Потом, неразумно он надеялся, будто бы скроется от нас, что не нас, которые очень презираем такую словесность, лишает он одного из первых благ, но сам страшится обличений в нечестии, предполагая, может быть, что сила обличений зависит от красоты слога, а не от разумения истины и не от доказательств, от которых удержать нас так же невозможно, как и сделать, чтобы мы, пока имеем язык, не исповедовали Бога. Ибо мы вместе с прочим и сие, то есть слово, посвящаем Богу, как посвящаем тела, когда нужно и телесно подвизаться за истину».
Выходит, Богослов ратовал за изучение христианами языческой литературы, которая презирались им как суетная. Но почему он отстаивал право изучать то, что презирал? Зачем требовал вернуть христианам книги, в которых было более пустоты, чем истины? Что благочестивого можно было извлечь из нечестивого, светлого из помрачённого и трезвого из прелестного?
Разумеется, не древнегреческую литературу защищал Григорий Богослов, и уж, конечно, не беззакония, описанные в ней, но бесценный Божий дар – слово. Владение словом, искусство слова, силу слова, которая, как он говорит, «для благонравных щит добродетели, а для злонравных – жало греха» (т. 1, с. 69), отстаивал святитель, когда видел, что этой силы хотят лишить его паству. Слово, для владеющего им и наученного должным образом пользоваться, это – резец, которым можно вырезать как басни, так и Божественные гимны, как небылицы, так и творения, отражающие истину.
И потом. О каком единодушии с отцом Романом я говорил? Цитирую: «В отношении всеобщего отношения к поэзии А. С. Пушкина мы единодушны с отцом Романом». Не в отношении приятия или неприятия, близости или не близости этой поэзии, а в отношении того, что с лозунгами типа «Пушкин юбер алес» и «Пушкин наше всё» негоже ходить христианам в крестных ходах.
Благословите, отец Георгий! Вот здесь не совсем понятно: «Святитель Григорий презирал языческую словесность, но когда император Юлиан издал указ, запрещающий христианам быть учителями в учебных заведениях, он решительно выступил против. Казалось бы, если презираешь языческую литературу, зачем ратовать за её изучение и преподавание?»
Император ведь запретил христианам быть учителями не потому, что они собирались преподавать языческую литературу, а именно потому, что они были христианами.
«Выходит, Богослов ратовал за изучение христианами языческой литературы, которая презирались им как суетная. Но почему он отстаивал право изучать то, что презирал? Зачем требовал вернуть христианам книги, в которых было более пустоты, чем истины? Что благочестивого можно было извлечь из нечестивого, светлого из помрачённого и трезвого из прелестного?»
Думаю, свт. Григорий Богослов как мастер слова не мог не согласиться с тем, что мастера слова были и среди язычников. У них было чему поучиться, как и в наше время можно учиться владению словом у тех же классиков. Трудно учиться, не сближаясь внутренне с учителем, трудно принимать форму и отвергать содержание. И всё же христианской душе, на мой взгляд, эта литература быть близкой не должна: трудно оставаться трезвым, когда тебе по душе вино. Конечно, и поэзию отца Романа нельзя рассматривать в отрыве от русской классической поэзии, и всё же, перекликаясь с ней по форме, его стихи принципиально иные по содержанию. Уверена, что поэзия Пушкина не близка ему, хотя когда-то, несомненно, влияла на него, как и на каждого школьника и студента-филолога.
Признаться, отец Георгий, прежде мне казалось, что поэзия Пушкина категорически не близка Вашей душе. Или, может быть, близка, но Вы пытаетесь этому противостоять, и то, что Вы пишете — внешнее проявление внутренней борьбы? Простите, пожалуйста, если касаюсь чего-то личного.
В Вологодчине мне тоже доводилось гостить: это родина моих предков. Печальная и прекрасная земля.
О.С.: Император ведь запретил христианам быть учителями не потому, что они собирались преподавать языческую литературу, а именно потому, что они были христианами.
Г.С.: Да, именно потому, что христиане преподавали бы языческую литературу по-христиански, а не по-язычески, как и все тогдашние науки, император запретил им быть учителями. В его указе были слова: «Все, кто собирается чему-либо учить, должны быть доброго поведения и не иметь в душе направления, несогласного с государственным».
О.С.: Трудно учиться, не сближаясь внутренне с учителем, трудно принимать форму и отвергать содержание.
Г.С.: Я учился литературе, не будучи христианином, т.е. до принятия Крещения, поэтому был и душевно и духовно связан с ней.
О.С.: И всё же христианской душе, на мой взгляд, эта литература быть близкой не должна.
Г.С.: Согласен с Вами и В.М. Острецовым, говорящим: «Мы воспитаны на Пушкине и Лермонтове, Гоголе и Чехове, как поколения древних римлян и греков перед явлением Христа было воспитано на Вергилии, Гомере, Феокрите, на Платоне и Аристотеле. Но есть разница. Те творили до пришествия Христа, мы же находимся в состоянии отпадения от Христа, апостасии. Они не имели явленной Истины, мы же отрекаемся от Нее ради игрушек языческого мира. …тот, древний мир, в лице своих лучших представителей стремился искренне к Ней, мы же столь же искренне от Нее отрекаемся ради похотей примитивного бездуховного ума, ради удовлетворения своих греховных наклонностей. Есть разница? Есть, и принципиальная».
Г.С.: Нельзя не согласиться с мнением Виктора Митрофановича. Язычники, жившие до пришествия Христа, находились в положении, совершенно несравнимом с нашим: они лишь изредка орошались каплями благодати, посылаемой с Неба, а мы, живущие после Христова вочеловечения, можно сказать, купаемся в ней; они жадно ловили эти капли, а мы из-под изливаемого на нас потока благодати стремимся под иной поток, который мягко назовём струёй культурных развлечений.
О.С.: Признаться, отец Георгий, прежде мне казалось, что поэзия Пушкина категорически не близка Вашей душе.
Г.С.: Это как песенки битлз. Близки они мне? Да, близки. Но чем дальше, тем, слава Богу, меньше.
Понимаю Вас, отец Георгий. Мне бы тоже очень хотелось, чтобы прочитанная мной художественная литература оказалась творениями святых отцов, а все многократно прослушанные песни (в том числе и The Beatles) – церковными песнопениями. И чтобы вместо обрывков стихов рубежа XIX-XX века внутри звучало совсем иное. Желаю Вам Божией помощи и прошу прощения за вопросы о личном, заданные прилюдно.
Г.С.: Благодарю Вас, Ольга Сергеевна, Вы очень любезны. Вот здесь немного о Сергее Васильевиче Рухлове, рождённом, как и Ваши предки, на Вологодской земле.
https://zeleninsergey.livejournal.com/338328.html
О.С.: В Вологодчине мне тоже доводилось гостить: это родина моих предков. Печальная и прекрасная земля.
И ещё о С.В. Рухлове.
https://scepsis.net/library/id_1293.html
https://lev-dmitrich.livejournal.com/478165.html